Леша шел по коридору. Я смотрела на него, представляя, как я буду его раздевать. Мне удалось представить его голым. «Уже хорошо!» – подумала я.
Я посмотрела на его светлые волосы, голубые глаза, красные губу. «Немного жидовской крови его семейки явно не помешает!» – подумала я, – У нас были бы очень красивые дети! Даже, пожалуй, и не совсем глупые! А Анна Юрьевна, хоть и извращенка, но совсем не дура! Думает о здоровье нации!»
– Мы будем заниматься математикой, на благо великого советского будущего! – я подошла к Леше.
Его глаза загорелись. Он представил, как стягивает с меня эту чертову серую юбку, школьной формы для комсомолок, которую я укоротила до самых чулок.
– Начнем прямо сегодня! Нам сказали, побыстрее кончить! Политика партии, понимаешь ли! Они все быстро кончают, и решили, что так и должно быть, но я то думаю,… – я замолчала, посмотрела в его синие глаза, на его напрягшийся в штанах член, – Но это уже разговор для приватной беседы, так что вас, мой дорогой товарищ, я попрошу сегодня, после уроков, ждать меня внизу, в холле. Вы понесете мой портфель.
– Хорошо! – простонал он и побежал в туалет. Я смотрела вслед его неестественно ковыляющей фигуре и слушала протяжный звон приговаривающего, кажется к «физике», звонка.
«Он опоздает! – подумала я, – Не сможет он быстро кончить!»
С тех пор, он носил мой портфель, я делала за него домашние задания по математике и физике и химии и всему остальному, он начал хорошо учиться. Все были довольны. По вечерам, мы ходили гулять. Я надевала длинное вязаное синее платье, подаренное мне маминой подругой, которая вязала его для себя, но шерсти оказалось мало и платье вышло маленькое, влезала в него лишь я. Я надевала под платье телесные капроновые чулки, выменянные за джинсы, которые мне были велики, у одной девицы, и чувствовала себя неотразимо сексуально. Трусы я под платье не надевала. Оно было слишком обтягивающее и резинки были видны. Единственное, в чем была проблема, это туфли, у меня, их просто не было и мне приходилось одевать с платьем огромные ботинки, сорок второго размера с шерстяными носками, чтобы не потерять башмаки. Но это вскоре перестало меня смущать, потому как мы с Лешей были практически одного роста и на каблуках, я была бы ваше него, а так, мы смотрелись превосходной парой. Образцовая парочка для подросткового порно, как я потом оценила. Я закалывала волосы на затылке, так, чтобы несколько прядей выбивались, падая на лицо и шла, немного ссутулившись, словно стесняясь чего-то, например своей высокой груди с торчащими ровно вперед, словно постоянно возбужденными, но на самом же деле просто я всегда мерзла, сосками. Когда мы картинно останавливались посреди улицы и начинали целоваться, люди оборачивались, и, забывая про то, что надо купить хлеба, вспоминали что они рождены, чтобы ебаться. Я знала это. Все было красиво. Но мы не трахались. У Леши был маленький член, и он быстро кончал. Это было основным его преимуществом. После первого нашего разговора, он даже не опоздал на урок, а как признался позже, кончил, еще, когда я не успела договорить фразу о нашем светом будущем…
Вместо того, чтобы трахаться, мы гуляли, вместо того, чтобы разговаривать – целовались. У нас были идеальные отношения. Нами все вокруг восхищались: учителя, родители, одноклассники. Все девочки, завидовали мне, все мальчики, завидовали ему. Меня все это устраивало. Я была обычной и лучшей. Меня ни кто, ни о чем не спрашивал. Я чувствовала себя защищенной этим красивым враньем.
Мы встречались до окончания школы. Потом он уехал поступать в художественную академию в Ленинград, а я не поехала. Мы расстались. Я осталась девственницей, а он – навечно уверенный, что он самый лучший мужчина в жизни любой женщины. Такому проще всего изменять. «Я даю шанс его будущей жене быть безнаказанно выебанной слесарем в процессе починки унитаза!» – думала я, махая рукой Леше, когда он уезжал из Москвы. Он клялся мне в вечной любви, я клялась ему. Все закончилось легко и хорошо.
Больше я его никогда не видела. Хотя мне было бы даже интересно, но как-то не сложилось…
Больше я не пыталась быть как все. Теперь я решила, что я могу под прикрытием «страдания от потерянной любви», не встречаться ни с кем, по крайней мере, год…
…
Я смотрела на человекообразных тараканов шныряющих по кухне и на Петю. Он хотел меня выебать, хотя, не он один, все хотели. Люди хотят испоганить то, что еще не испорчено, словно нарисовать «здесь был Вася!», или «Хуй!», – на белом памятнике, будто ему мало испражняющихся на его голову птичек. Жаль мне памятники, их сделали, не спросив, хотят ли они быть обосранными монументами, или все же предпочитают оставаться частью скал, или гор…
Петя с вожделением водружал на шипящую маслом сковородку кусочки толсто нарезанной «докторской колбаски», той, которая уже «с душком», слишком долго провалявшейся в холодильнике, или купленной уже не совсем свежей, что скорее было ближе к истине. В нашем холодильнике ничего долго не задерживалось. Тараканы…
Колбаса жалобно взвизгнула и покрылась тоненькой поджаристой корочкой, чуть свернувшись и усохнув. «Плесень поджарилась!» – подумала я. Потом Петя вылил туда же смесь из пяти яиц, взбитых с молоком, и вывалил не аккуратно нарезанные, толстыми кружочками, помидоры…
Глава gnosis или agnosis…
…
Смесь начала бурлить и шипеть. «Добавить пять сушеных лапок паучков, а после кипения, икру кестиперой рыбы. Когда икра размякнет и повзрывается, настой надо охладить, кинув туда пару кубков льда, и пить через соломинку, маленькими глотками!» – сказала мне старая ведьма с бородавкой на носу.
– И что будет? – спросила я, стараясь не наступить на какие-то бутылочки и баночки, расставленные по всему полу ее маленькой избушки, почему-то, на одной куриной ноге и на одном костыле.
– Выйдешь отсюда! – сказала она, подняв на меня сверкающий желанием вечного действия, взгляд.
Я оступилась и какая-то баночка, издав жалобный хруст, разлилась синей, словно краска гуаши, жижей по полу.
– Что ж ты наделал?! Это же сыворотка неба! Стоит, между прочим, очень дорого, и доставляют недели две! – с упреком и жалостью посетовала Ведьма.
Она ждала от меня какой-то реакции.
– А где продается? Может, я схожу, куплю вам? – спросила я, надеясь ее как-то утешить.
– Дурак! – сказала она.
Я посмотрел на себя и обнаружил, что действительно был мужчиной.
– Это была сыворотка воды, а не неба! – сказал я уверено.
Ведьма недоверчиво покрутила бородавкой на носу, с кокетством пошевелив волосками на ней, и нагнулась, чтобы посмотреть на этикетку, растоптанной мною баночки.
– И, правда! Вода, концентрированная! – сказала она радостно, – Ну ладно, ее я с запасом купила, оптом продавали, со скидками, между прочим!
Я покачал головой…
…
Запах поджаривающихся не родившихся цыплят заполонил всю кухню. Тошнота подступила к горлу. Я посмотрела мутным взором на Петю и заранее зная, что ванная занята, продлевалась в раковину.
– Прости! Меня тошнит! – сказала я.
– Тебя всегда тошнит! – ответил Петя, ни сколько не обидевшись, не смутившись и не разозлившись.
– Может, есть хочешь? – спросил он, предложив мне яичницу.
Я с ненавистью и ужасом посмотрела на него и отрицательно покачала головой.
– Нет! – ответила я тихо.
Мой кофе чуть не убежал, Петя его спас.
– Спасибо! – сказала я и налила ему черную жижу в большую чашку с отколовшейся ручкой.
– Спасибо! – ответил он, принимая мистическую жидкость. «Моя школа!» – подумала я (до меня в этом доме не знали слова «спасибо» и «пожалуйста»).
Я улыбнулась и налила остатки кофе себе.
«Кофе! Напиток богов! – подумала я, – Он, наверное, был еще до того, как зародилось время!»
Петя бросил в чашку три куска белоснежного сахара и залил коже молоком. Он похолодел и побледнел, совсем как живое существо.
«Почему им надо убить все, прежде чем это съесть? – спрашивала я себя, – Падальщики! Убил дитя, прямо на глазах у матери! Садист!»
Мне стало как-то очень грустно. Я смотрела в чашку со своим черным, источающим аромат горячей жизни, кофе.