«Как вас теперь величать?»
«Имена в прошлом».
«Что же осталось?»
«Стремление к познанию».
«Разве смерть не убивает стремление?»
«Смотря что называть смертью».
«Грань. Предел».
«Это лишь предрассудок. Смерть намного сложнее. Она не любит итогов. Она текучая, в ней мириады лиц. Она готовится к встрече с каждым и поэтому присутствует при каждом рождении. Она впитывает в себя опыт предыдущих смертей. Когда ты приближаешься к ней по собственной воле, она отступает. Она не позволяет руководить собой и жестоко мстит тем, кто пытается это сделать. Истинная смерть имеет сестер, которых сложно от нее отличить. Они строже ее. Они темнее ее. Они моложе ее. Она посылает их к тем, кого желает испытать. Если человек отличает немилосердных сестер смерти от смерти истинной, такого человека зачисляют в тайную свиту смерти. Такой человек находится среди живых, но ему известны знания, запретные для живого. А еще смерть меняется и набирается мудрости. Смерть во времена фараонов и смерть в наше время – две совсем разные смерти. Это одна из глубочайших ее тайн. Таким, как ты, это трудно понять. Я тоже не понимала».
«Я боюсь смерти».
«Правильно делаешь. Она умеет удивлять».
«Удивлять тем, что после нее?»
«Тем, что сама определяет степень исполнения правил сущего».
«А Бога?»
«Что?»
«Бога она тоже определяет?»
«Меньшее никогда не определяет большего».
«Ты видела Его? Или, может быть, нужно спрашивать “ты видел?”»
«Как тебе удобнее. Живым удобнее постигать Его, нежели мертвым. Нам для того и дается жизнь, чтобы мы дерзали постигнуть Бога. Однако мы не умеем, не успеваем, не учимся постигать Его, а потом жалеем. Узнаем, что на самом деле могли постигнуть, а не постигли. Это и есть ад».
«А рай? Как же с ним?»
«Рай такой, как это вино. Вкусное?»
Сновидец не успевает выпить вино. Он пытается увидеть бокал, но внезапно ротонда превращается в карусель. Она начинает вращаться, и он просыпается.
У Вигилярного был небольшой опыт похмелья. Ему показалось, что он пробудился от головокружения – голова кружилась еще во сне, а после пробуждения безжалостная карусель прибавила оборотов. До туалета он не добежал – его вырвало на пол.
«И как это космонавты в центрифугах выдерживают?» – удивлялся Вигилярный, ища ведро и тряпку.
Откуда-то сверху донеслись звуки. Будто бы двигали чем-то тяжелым.
«Однако же конское здоровье у нашего профессора, – позавидовал одесский гость. – После такого адского похмелья еще и мебель переставлять… А может, это он там штангу поднимает?»
Вигилярный выглянул в окно, выходящее во двор. Над киевским пригородом поднимался и расправлял лазурные крылья солнечный день. В беседке под орехами так и остались неубранными остатки вечерней трапезы. Пиала казалась яркой запятой неоконченного ночного предложения. Пустая бутылка лежала на гравии, рассеивая призматическими гранями утренние лучи.
На втором этаже вновь что-то загрохотало. Гость оторвался от окна и продолжил поиски. Еще не хватало, решил он, чтобы корифей наткнулся на позорные последствия его, Вигилярного, абстиненции.
Тряпка и ведро нашлись на кухне. Сама же кухня оказалась на удивление просторной для такого, в общем-то, скромного дома. Здесь располагались «дворцового» размера обеденный стол, окруженный венскими стульями (старинными, изящно гнутыми, покрытыми темным лаком), и габаритный холодильник. Вигилярный понял, что при худших климатических условиях именно здесь совершались коллективные мистерии профессорского гостеприимства. Он заглянул в холодильник. Его объем весьма плотно заполняли бутылки элитной водки и виски, консервы и вакуумные пакеты с дорогими итальянскими сырами, колбасой и нарезанной ветчиной. В дверцах холодильника, словно гвардейцы на плацу, выстроились банки «будвайзера» и «Балтики». Вигилярный едва удержался от вульгарной тактики преодоления похмельного синдрома. Тошнота все еще таилась в засаде.
Вода из крана едва лилась. Он дождался, пока ведерко наполнилось на четверть, возвратился в комнату и кое-как отмыл пол. Когда уже выкручивал тряпку, то услышал шаги. Как бывает в доме со старыми деревянными ступеньками – сухие и барабанные. Вряд ли это шаги профессора, решил Павел Петрович. Далеко не тяжелый и не старый человек спускался по ступенькам. Вниз упруго сбегали молодые ноги.