– Но ведь можно попробовать их обойти.
– Попробовать всегда можно, – Гречик зачем-то надел, потом снял очки, положил их на стол и начал пальцами массировать подглазные отеки. – Только обходить придется самой дальней тропой и в бронежилете, ага… Научные степени и должности тебя, как я понял, не интересуют?
– Интересуют, почему бы и нет. А у вас, профессор, есть предложения?
– Не было б у меня предложений, я бы тебя в Киев не звал. Есть к тебе одно интересное предложение. Я бы даже так сказал: качественное предложение. Но об этом, уважаемый коллега, долгий разговор выйдет… То есть не выйдет, а получится. Тьфу! Господи, уже и заговариваться стал.
– Мы ведь никуда не торопимся?
– Мы никуда не торопимся, ты прав. Мы даже не спешим. Однако, Павел Петрович, дорогой мой, для важного и долгого разговора мы с тобой уже слишком… уставшие.
– Как скажете, Геннадий Романович.
– Так и скажу. Есть такие процессы, коллега, в которых стоит участвовать исключительно на трезвую голову.
Гречик тяжело вздохнул и снова нацепил очки. Они немедленно съехали на кончик носа.
– Сковорода, – сказал он, – был исповедником древней традиции. Исповедником осознающим и посвященным. И для специалистов этот факт не тайна. А для широкой нашей общественности пусть он остается блаженным дударем и народным философом… Может, и надо так. Чтобы не вводить в искушение малых мира сего.
– Чем?
– Тьмой, с которой ты советоваться собрался.
– Он был масоном? – взял быка за рога Вигилярный, которому надоели скользкие метафоры и недомолвки.
– Не угадал, – улыбнулся Гречик. – Он был их отцом.
– Чьим отцом?
– Отцом масонов, коллега. Истинным духовным отцом украинских «детей вдовы»[7]. Как ты там говорил: «большой потенциал прошлого»?
Среди трактиров-гербергов, чьи грибоподобные крыши торчали на Краковском шляху, заезжий двор «Под кляштором» считался едва ли не самым чистым и дорогим. В пансион здесь входили услуги небольшого отряда стражников, при необходимости проверявших глейты[8], отгонявших злодеев и усмирявших слишком шумных постояльцев. Поэтому в здешнем пивном зале не гремели пьяные песни, не буянили записные драчуны, а гости не боялись выводить на трапезу жен и детей.
В тот вечер в пивном зале собрались три компании. За главным столом наслаждалась жареной бараниной, грецкими орехами и пивом большая купеческая семья. В темном углу перетирала свои гешефты стайка еврейских бачмажников[9], а у окна вели ученую беседу два молодых человека неопределенных чинов и призваний.
– Значит вы, Григорий, все еще надеетесь поучаствовать в экзорцизме? – спросил собеседника молодой.
– Да.
– Здесь, во Львове?
– Мне не удалось изучить этот ритуал в Пресбурге[10], – заметил темноволосый. – Местный епископ огласил городскому экзорцисту официальное недоверие и запретил ему заботиться о бесноватых.
– Епископ совершенно прав. Современные образованные люди не верят, что сатана не просто принцип зла, но и персоною обладает. Извлекать же из человеческого тела некое абстрактное понятие как-то неприлично. Вы не находите?
– Нет, кавалер, не нахожу, – Григорий подправил подушку, подставленную под поясницу. – Тем более, что в двадцать первом правиле «Ритуала изгнания дьявола» в редакции тысяча шестьсот четырнадцатого года четко и недвусмысленно указано, что убежденность в присутствии демона не является обязательным условием для оного ритуала.
– Таким образом, вас интересует само действие? Спектаклюс?
– Можно и так считать.
– Сами не пробовали писать пьесы?
– Возможно, когда-нибудь попробую, – улыбнулся Григорий. – Кстати, вы, Зормоз, вчера обещали рассказать о знаменитом пожаре в Санкт-Петербургской академии. Такой максимальный спектаклюс, как по мне, интереснее изгнания беса. Настоящее приключение века сего.
– Да уж, приключение случилось изрядное. Тут не поспоришь. Хотя до прошлогоднего московского пожара ему, как говорят, далеко. В Академии сгорело множество анатомических атласов и книг описательного свойства. Огонь также пожрал галерею с диковинами сибирскими и китайскими, готторпский Большой глобус, оптическую комнату и канцелярию с бумагами старой крысы Шумахера. Я своими глазами видел, как превратился в пепел славный глобус. Это, брат Григорий, скажу я вам, была знатная иллюминация. В Большом глобусе, как оказалось, славный профессор Крузиус прятал бутылки с медовухами и выморозками. Он спрятал там не меньше пятидесяти здоровенных бутылей. И не простых, а из толстого зеленого стекла. Знаете, наверное, – в таком стекле химики крепкие яды и кислоты держат. Как те бутыли взрывались! Это надо было видеть! Слово чести, друг мой: даже турецкие бомбы над Каменецкими куртинами не разрывались с таким сатанинским грохотом. Даже в Риме, во время свадьбы племянника кардинала Урбино, папским фойермейстерам не удалось произвести подобных оглушающих взрывов. Приходилось ли вам наблюдать настоящую большую иллюминацию?
7
Масоны называют «вдовой» свою организацию, которая считается «осиротевшей» после гибели легендарного Мастера Хирама, строителя Соломонова храма.