Патриарху Феодосию, который впервые увидел Андроника под Константинополем в мае 1182 года, бросились в глаза его скрытный яростный взгляд, искусное притворство и гордая поступь[147]. Любое возражение вызывало у Андроника неукротимый гнев[148]. Неизменно элегантный в манере держаться[149], он поражал свое окружение остроумием и превосходной памятью, которая всегда была готова помочь ему процитировать злободневные изречения из Гомера[150] или из Посланий апостола Павла[151], которого он высоко чтил[152]. Андроник был мастером эпистолярного жанра, он превосходно знал древнегреческую мифологию[153], а также Ветхий Завет. Он любил находиться в кругу ученых[154], где проверял свои литературные способности. В течение долгого времени ему даже приписывали авторство «Диалога против евреев»[155], который сохранился во многих рукописях XIV и XV веков. Этот «Диалог» появился, однако, около 1310 года, что доказало проведенное К. Крумбахером лингвистическое исследование[156].
Андроник был неординарным знатоком богословия, но он, тем не менее, его не любил. Хониат рассказывает, что Андроник, однажды застав в своем шатре Киннама и епископа Неопатра за дискуссией по поводу цитаты из Писания «мой Отец более великий, чем Я», пригрозил им, что бросит их в реку Риндак, если они не закончат свои споры[157]. Это отсутствие теологических пристрастий было исключением из правил в семье Комнинов[158]. Мануил, например, находил удовольствие в теологических диспутах. Ко времени его правления состоялось целых семь церковных Соборов и было опубликовано множество религиозных канонов[159]. Живой темперамент[160], талант льстеца[161], а прежде всего — врожденное умение привлекать к себе людей сделали Андроника любимцем столичного люда[162]. Если мы добавим к этому еще другие черты его характера, такие как истинно восточная хитрость[163], умение выкрутиться[164], неслыханное присутствие духа в момент опасности[165], а также редкий актерский дар[166], мы получим полный, хотя и сложный портрет этого человека, который отличался также и независимостью суждений и мужеством в высказывании своей точки зрения, даже по отношению к императору[167]. Мы намеренно уделили описанию личности Андроника такое внимание, потому что византийцы требовали, чтобы их властители во всех отношениях превосходили среднего человека[168]. Хронист говорит, что сама фигура Андроника предрасполагает его к владычеству, и далее добавляет:
«Такие свойства тела и духа властителя кажутся внушающими опасение, потому что по природе вещей они угрожают его собственной власти»[169].
Когда Мануил взошел на византийский престол (08.04.1143), обстановка при императорском дворе радикально изменилась. Мрачная атмосфера набожности, которая с давних времен царила при отцовском дворе, не нравилась юному василевсу и его сверстникам[170]. Он перенес свою резиденцию из древнего Константиновского дворца, который называли также Вуколеонским или Священным дворцом, в новый дворец, который был возведен в бухте Золотой Рог. Из дворца Влахерн, который возвышался над городом, открывался чудесный вид на обширные поля и море. Виднеющиеся вдалеке ипподром и Св. София дополняли ландшафт императорского архитектурного сооружения. Вокруг него возник новый городской квартал, где размещались великолепные дворцы родовитых князей, духовенства и светских сановников. Несравненная роскошь Влахерна производила на иноземцев чрезвычайно сильное впечатление огромной власти Его Величества Императора, которую он принял непосредственно от императора Рима[171]. Вуколеон, к которому даже прислуга относилась пренебрежительно, отныне стал крепостной тюрьмой для политических врагов Мануила, чью судьбу должен был разделить и Андроник.
Новая императорская резиденция создавала надлежащий фон для молодого императора. Мануил, сын венгерской принцессы, был окружен своими братьями, кузенами, домашней и сторонней молодежью. Он чувствовал себя рыцарем по призванию. Ему импонировали турниры, которые устраивались на западный манер, он даже допускал, чтобы в его общество входило большое количество латинян, и подражал им в их одежде и образе жизни[172]. Военные игры в пределах дворцовой территории или охота в окрестных лесах заполняли свободные от государственных забот часы досуга, восточные увеселения вытеснялись из дворца завезенными с Запада забавами. Игра в мяч, поло, была любимым занятием придворных. Однако превыше всего был Эрос. Традиционные нравы двора благоприятствовали любовным утехам, тем более что Мануил сам давал к тому наилучший пример. В вихре любовного ослепления он имел множество разнообразных романов с красивейшими дамами двора. Хотя он взял в жены Берту-Ирину, он и дальше поддерживал интимные отношения со своей очаровательной племянницей Феодорой, которую он — к возмущению общества — осыпал богатыми дарами, когда она родила ему сына[173]. При дворе с упорством насаждались астрология, хиромантия, кледономантия и леканомантия[174], к которым византийские умы были не менее восприимчивы, чем к религиозному мистицизму или возрождающемуся неоплатонизму. Сам Мануил написал трактат в защиту астрологии[175].
155
F. Wilken. Andronikus Komnenus, S. 451. Text des Dialogs bei Migne, s. 133, столб. 797–924.
159
Op. cit., p. 50;
Ф. Успенский. Богословское и философское движение, с. 292, 315–316;
V. Grumel. Chronologie, p. 455.
169
Nik. 135,9; Два неопубликованных фрагмента Никиты Хониата, фрагм. II, с. 316; Mich. Akom. I, 165.
171
Odo de Diogilio: Migne, PL 185 bis, 1218 C; 1221 B; 1227 C. Ex Odonis libro de via Sancti Sepulchri MGH SS XXVI, C. 66,21; 67,36 и др;
A. Dandalus. Chronicon Venetum, Muratori, XII, 328-29;
R. Janin. Constantinopole byzantin, p. 126–128.
172
Ch. Diehl. La société, p. 23–41;
G. Ostrogorsky. Das byzantische Kaiserreich, S. 466;
N. Jorga. Histoire de la vie byzantine, p. 1–38;
M. Belin. Histoire de la Latinité, p. 1–43.
175
C. Neumann. Griechische Gesichtsschreiber, S. 647: Ch. Diehl. La société, p. 42, 58–74.