Делегаты крымских татар были поражены, узнав, что их требование о политической реабилитации и возвращении в Крым будут рассматривать три шефа карательных организаций Советского Союза. Это было все равно, как если бы жалобы мышей были назначены выслушивать коты. Это была откровенная демонстрация силы, и когда Андропов предложил кому-нибудь из делегатов изложить свои жалобы, один из них поднялся и сказал:
«А в каком качестве вы лично участвуете в этой комиссии – как кандидат в Политбюро или как Председатель КГБ?»
«А разве это не все равно? – слабо улыбнулся Андропов и пояснил: – Все мы трое – члены ЦК партии, и каждый, кроме того, занимает определенное служебное положение».
Андропов явно кокетничал, преуменьшая значение возглавляемой им грозной организации, ставя ее на одну доску с другими карательными органами.
«Нет, не все равно, – не унимался татарский делегат. – Если вы здесь как кандидат в члены Политбюро, мы начнем высказываться, а если как Председатель КГБ, мы покинем зал, не приступая к переговорам».
Андропов, всегда предпочитавший обладание тайной силой любым внешним, честолюбивым ее проявлениям, мгновенно пошел на попятную:
«Я, конечно, поставлен во главе комиссии как кандидат в члены Политбюро».
Так татарские делегаты узнали, что Андропов не просто один из членов комиссии, которой поручено разбирать их жалобы, но ее председатель. Дальнейший разговор подтвердил это наглядно – всю беседу вел он один, его коллеги изредка только подавали реплики.
Корректный тон Андропова, его уступчивость и его улыбки расположили татарских ходатаев к откровенности – приблизительно тот же эффект, который за одиннадцать лет перед этим произвело обхождение Андропова на его венгерских собеседников. Впервые крымских татар принимали на таком высоком уровне и впервые с ними разговаривали на равных, не угрожали, а внимательно выслушивали. Поэтому даже самый неуступчивый делегат, который только что подвергал сомнению полномочия Андропова и его членство в комиссии ЦК, теперь смягчился и сказал:
«Ну, тогда можно начинать, но только у нас нет общего докладчика и нет руководителя. Мы все получили одинаковые полномочия от нашего народа, и вам придется всех нас выслушать».
«Конечно! – с готовностью согласился Андропов и добавил, снова улыбнувшись: – Только при одном условии – если вы будете говорить не хором, а каждый по отдельности».
Лед был растоплен, и комиссия терпеливо выслушала всех крымско-татарских ходоков поочередно. Беседа продолжалась около четырех часов. Члены комиссии больше слушали, чем говорили. Под конец беседы Андропов сказал: «Мы знаем, товарищи, ваш народ желает возвращения на родину и сохранения своей национальной целостности, языка и культуры. И вы имеете право в рамках советских законов добиваться полного и окончательного решения своего национального вопроса. Вчера вечером было заседание Политбюро по этому поводу, и могу вам сообщить, что по вопросу политической реабилитации крымских татар мнение членов Политбюро едино. А вот что касается вашего возвращения в Крым – здесь мнения разошлись».
«Юрий Дмитриевич, разрешите задать вопрос? – вскочила Айше Сеймуратова.
«А как ваше имя? – спросил Андропов, и когда Айше представилась, слегка наморщил лоб. – Ваша фамилия мне вроде бы знакома…».
«В день, когда вас назначили Председателем КГБ, меня как раз освободили от вашего пансиона».
Так и было. После девяти месяцев предварительного заключения в Лефортовской тюрьме, 19 мая 1967 года Айше судили за разжигание национальных чувств и приговорили к трем годам условно: прямо в зале суда она была освобождена из-под заключения.
«Да, да, вспомнил, – сказал Андропов беззлобно. – А какой у вас вопрос?»
«Кто из членов Политбюро был «за», а кто «против» нашего возвращения в Крым?»
«Даже если вы меня возьмете вот так, – и Андропов показал у горла, – все равно не скажу».
И добавил:
«Мы вам создадим все условия для вашей жизни в Узбекистане».
«Но нам ничего не нужно в Узбекистане! – сказал один из делегатов. – Мы хотим к себе на родину, в Крым».
Здесь вмешался Щелоков:
«Не отказывайтесь, товарищи, оттого, что дают. Саженцы надо сажать – легче будет потом перенести».
Андропов тут же попытался смягчить чересчур прямолинейную реплику своего коллеги – было видно, что он человек совсем иного стиля, иного вкуса:
«Вот вы здесь со своим национальным вопросом, который и в самом деле уже назрел…».
«Перезрел, Юрий Владимирович», – перебил один из вконец осмелевших ходоков.
«Ну, перезрел, спорить не буду – вам виднее. Хотя, знаете, я последние годы стал уже специалистом по национальным вопросам. Мне поручают именно национальные вопросы, мои товарищи – свидетели, – и он кивнул на Руденко и Щелокова. – 11 лет назад я был послом в Венгрии – помните венгерские события?»
«Мы не венгры – мы советские граждане, крымские татары».
«Верно, верно. Но ваш вопрос – не единственный. Вы знаете, например, что на Востоке мы на пороховой бочке сидим?»
Как говорится, «и так далее»… Андропов был прирожденный лицедей. Крымские делегаты ушли с уверенностью, что он-то «добрый», а вот солдафон Щелоков «злой». А на деле-то было как раз наоборот! До конца своей жизни не пустило ведомство Андропова ни одного татарина на Крымский полуостров! Вот они – слова и дела…
Нынешние «демократы» давно объявили Андропова «либералом» (тайным, конечно). Возможно, им виднее. Однако для торжества будущей «демократии» он не постеснялся дать указание своим подчиненным о захвате кучки еврейских полуинтеллигентов, пытавшихся устроить на Красной площади «демонстрацию» против введения советских войск в Чехословакию. Правда, остается вопрос: а почему эту кучку, облепленную сексотами (отчасти из сексотов и состоявшую), почему их вообще допустили на Красную, а не похватали на полпути? Или кому-то нужно было создавать легенду о «правозащитниках»? Сегодня ответить на эти вопросы, еще совсем недавно казавшиеся загадочными и почти неразрешимыми, уже возможно. Слишком много сокрытого в последние годы всплыло на поверхность, стало явным.
Для понимания тогдашних действий Андропова обратимся к очень скучным, зато самым объективным и убедительным данным – статистике. В свете новейших архивных публикаций это стало возможным.
Вот обобщенные сведения о числе лиц, осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду и распространение «заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». За 5 лет – с 1956 по 1960 г. – были осуждены по политическим мотивам 4676 граждан СССР. В 1961 – 1965 гг. по этим же мотивам были осуждены 1072 человека. При этом в 1965 году были осуждены всего 20 человек, а в 1966 году – 48. В 1967 году число осужденных по политическим мотивам составило 103, а в 1968 году – 129 человек. В 1969 году были осуждены 195, а в 1970 году – 204 гражданина СССР. В 1976– 1980 гг. – 347. Эти данные не являются полными, так как немало диссидентов привлекались к ответственности по обычным статьям Уголовного кодекса. Далеко не всегда оформлялись в качестве судебного решения психиатрические репрессии или высылка из страны. К тому же при сокращении числа судебных приговоров могли возрастать другие формы административного, партийного и иного давления. Именно с конца 60-х годов формы и методы борьбы с диссидентами становились более разнообразными и изощренными.
Присмотримся же к этим сухим числам. «Борец с культом» Хрущев был тот еще «либерал»! При нем не только запросто «сажали», но и очень легко приговаривали к «вышке». А вот при «сталинисте» Семичастном в его короткое пребывание на Лубянке, напротив, произошло заметное ослабление политических преследований. А при Андропове? Уровня Хрущева он, конечно, не достиг, ибо Брежнев был руководителем мягким, зато «обогатил» советскую карательную систему так называемыми «психушками». Значит, суровый каратель, фанатичный наследник «Железного Феликса»?
Это смотря для кого и как…
За границей КГБ действовало решительно и не оглядываясь ни на какое там международное право, как и действуют – тогда и теперь – все настоящие спецслужбы. Вот одно из донесений Андропова партийному руководству (помните? ничего нет выше Партии! это он четко усвоил):