— Вас просили подождать в той комнате и спросить, будете ли вы пить кофе или чай?
— Спасибо, кофе… — машинально ответил я, все еще теряясь в догадках, с кем мне предстоит его разделить. «Очевидно, — думал я, — это будет кто-то из заместителей председателя КГБ». Хотя я до этого момента уже почти три года встречался с Юрием Владимировичем Андроповым в неформальной, даже весьма дружеской обстановке, вся цепь сегодняшних событий как-то не связалась еще у меня в голове…
Комната была угловой, метров сорока площадью, с двумя окнами, выходившими на «Детский мир», и двумя — на памятник Дзержинскому. Темно-красный ковер покрывал почти весь пол. Перед крайним левым окном стоял письменный стол, на котором возвышалась стопка книг и брошюр, поверх которой был виден учебник английского языка Бонк с заложенными тетрадкой страницами. Пара рабочих тетрадей, обычный письменный прибор с перьевой авторучкой и часами. В полутора метрах от стола двустворчатая дверь красного дерева с бронзовыми ручками. За моей спиной стоял хороший западный телевизор, в углу — небольшая дверь, явно в душевую комнату.
Между малой и двустворчатой дверьми, у стены, обшитой, как и вся комната, панелями орехового дерева, возвышался большой стенной книжный шкаф, набитый энциклопедиями, собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма, публицистическими и художественными книгами. В метре от него стоял на косых ножках довольно простой мебельный гарнитур, состоящий из низкого квадратного кофейного столика полированного светлого ореха, а по четырем сторонам его — четыре кресла с косыми ножками, квадратными подлокотниками, крытые красной мебельной тканью. Я стоял как дурак посреди комнаты, озирался вокруг и понимал, что меня привели в так называемую комнату отдыха какого-то высокого кагэбэшного начальства.
Дверь из комнаты, через которую я прошел сюда, отворилась, и вошла официантка с подносом, тяжелым от фарфорового кофейника, сливочника, двух чашек и двух вазочек с печеньем и так называемыми цековскими сушками. Эти сушки всегда подавали в высоких кабинетах как неизменный атрибут задушевной беседы с посетителем.
— Да вы присядьте и попейте кофейку!.. — рекомендовала милая хозяюшка, уставляя поднос на столик. Ее добрый тон успокоил меня, и я понял, что меня не ждет критика за вольнодумство.
Уселся я в кресло лицом к двустворчатой двери и уже успел осушить чашку кофе, запивая им вкусное печенье.
Вдруг открылась одна из створок двери. Я чуть не подавился, вскочив с места, поскольку узнал в высоком и элегантно одетом человеке… Юрия Владимировича Андропова! Но я никак не мог себе представить, что это будет он, — уж больно огромная дистанция отделяла аспиранта АОН от новоиспеченного члена политбюро, хотя и знакомых между собой.
— Здравствуй, здравствуй! — направился он ко мне, широко улыбаясь одной из своих обаятельных улыбок и протягивая крепкую мужскую руку для рукопожатия.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович! И позвольте поздравить вас со вчерашним избранием в члены политбюро!.. — ответил я на рукопожатие и последовал его примеру, снова усаживаясь за кофейный столик.
— Оказывается, аспиранты академии еще и газеты читают — не только труды основоположников… — пошутил Андропов. Затем, посерьезнев, он продолжал, наливая себе кофе: — Спасибо за поздравление, но в этом есть и частичка твоих заслуг… После наших с тобой неформальных встреч и жарких дискуссий я иногда рассказывал о них Леониду Ильичу… Он кое-что из хода твоих мыслей одобрял и теперь разрешил мне предложить тебе вакансию, которая у меня образовалась в связи со вчерашним моим избранием, помощника по политбюро…
На несколько секунд я потерял дар речи. Действительно, после неожиданного утверждения меня в качестве аспиранта Академии общественных наук при ЦК КПСС в сентябре 1970 года уже спустя две недели после начала занятий специальным решением секретариата ЦК я почти три года, раз в месяц или два, в неформальной обстановке встречался, но никогда в его кабинете, с Юрием Владимировичем. Как выяснилось, Андропов очень любил беседовать в немногие свободные часы с учеными, журналистами, литераторами, молодыми партийцами. Так и я попал в этот круг. Произошло это по инициативе моего старого друга и замечательного журналиста Конрада Михайловича Смирнова, тогда обозревателя «Известий» и бывшего в годы культурной революции в Китае собкором «Правды» в Пекине.