После того как меня подлечили — обмотали бинтами так, что дышать я могла только через раз, скормили мне две таблетки «Пенталгина» и выдали свечку (поставить ее в нужное место я вызвалась самостоятельно, а мужчин на время процедуры скромно попросила удалиться), я чувствовала себя вполне работоспособной и готовой к новым подвигам. Впрочем, моим телохранителям знать об этом было не обязательно, поэтому «совет в Филях» проходил без моего участия, но под контролем.
— Господа, — проникновенно начал Геннадий Петрович. Голос его звучал скорбно и торжественно одновременно. — Несмотря на предпринятые меры безопасности, Васька попала в беду. Словом, мы обоср…
— Я в ванной… Разморило… — поспешно перебил его Зотов.
— Да пошел ты, опер недоделанный! — взорвался обычно сдержанный ординарец. Стало ясно, что почетное звание добровольного друга милиционеров для него уже неактуально, а вера в правоохранительные органы подорвана окончательно и бесповоротно.
— Все заткнулись! — рявкнул Геннадии Петрович. Я в испуге присела в своем закутке, парни резко умолкли. Вне всяких сомнении, сыщик умел убеждать. — Кто прав, кто виноват, разбираться будем после.
«Угу, — охотно согласилась я. — После того как меня все-таки добьют. Скорее бы уж, честное слово! Все нервы измотали!»
— Что по трупам, Коля?
— Новых пока нет, — ворчливо отозвался Зотов.
— И то слава богу.
— Да что вы все о трупах?! — встрял Петруха. — О живых надо думать, о Ваське, к примеру. На нее уже третий раз покушались! Причем уже не маскировали покушение под несчастный случай. Это значит, что время Охотника поджимает. Он, похоже, от Василисы не отстанет, пока не добьет. Мы не должны этого допустить! Надо что-то делать!
«Умница, Петенька, — тепло подумала я, — золотой души человек, настоящий друг. Вы уж, господа, постарайтесь что-нибудь придумать, чтобы меня спасти. Четвертого покушения я не переживу. Даже если оно не удастся, я сама скончаюсь».
— Ничего нового мы не изобретем, — сообщил Зотов. — Будем придерживаться первоначального плана.
«Это какого?» — озадачилась я, а Геннадий Петрович, словно прочитав мои мысли, с усмешкой спросил:
— Это какого? Не спускать с нее глаз, что ни? Установить наблюдение? Так вроде мы уже пробовали. И к чему это привело?
«Вот именно, — мысленно поддакнула я. — Вы уж, Геннадий Петрович, вразумите их».
После непродолжительного молчания сыщик предложил свой план. Он не очень сильно отличался от предыдущего, только исполнитель менялся. Роль моего телохранителя намеревался исполнять сам Геннадий Петрович. Петьке предлагалось вернуться к маман, а Зотову, как не оправдавшему доверие, был вынесен строгий выговор, поле чего ему позволили отбыть восвояси. Колька ушел злой как черт, обещая как следует прочистить мозги своим наблюдателям. К тому моменту я уже лежала в кроватке и усердно делала вид, что крепко сплю.
Когда все ушли, Геннадий Петрович неслышно вошел в комнату, склонился надо мной и долго и пристально разглядывал. Надо ли говорить, что дышала я взволнованно, стараясь унять бешеное сердцебиение.
— Спит, как ангелочек, — глубоко вздохнул Геннадий Петрович через пару минут, а потом вдруг загадочно молвил: — Даже жалко…
Сказав это, он вышел, я же осталась наедине со своими трепетными мыслями. Чего это ему жалко? Что я сплю? Если уж ему так приспичило, мог бы разбудить меня страстным поцелуем. Инструкция по применению такою поцелуя самым подробным образом описана еще А.С. Пушкиным. Но, должно быть, сыщик решил, что мое моральное и физическое состояние далеко от совершенства, и по этой причине он с явным сожалением (или мне так показалось?) меня покинул.
После такой мизансцены уснуть уже не представлялось возможным. Смятение вдруг овладело мною со страшной силой. Кажется, даже температура поднялась, невзирая на поставленную свечку. То жар, то холод накрывали меня с четкой периодичностью: когда я думала о том, что Геннадий Петрович имел в виду нечто не относящееся к разделу чувства, озноб поднимал даже мои коротко остриженные волосы. Когда же вспоминались интонации, прозвучавшие в голосе Геннадия Петровича сомнений во взаимности этих чувств не оставалось. И тогда температура вдруг подскакивала до максимума.
Промаявшись подобным образом довольно долгое время, я решилась: встала и, повторяя шепотом имя любимого, словно лунатик, двинулась в сторону кухни. Именно там Геннадий Петрович занял раскладушку, доставшуюся ему по наследству от Кольки Зотова.
Тут неожиданно зазвонил городской телефон. С сильно бьющимся сердцем я бросилась обратно в кровать. Геннадий Петрович ответил, и по первым же фразам стало ясно: на проводе Зотов. Уверена: он терзался чувством мины и пытался сделать вид, что контролирует ситуацию. Сыщик коротко доложил обстановку: дескать, я, утомленная жизнью в целом и покушениями в частности, сладко сплю, а сам он, как и положено телохранителю, охраняет мой сон и преданно бдит.