— Не забыл. Как не забыл и то, что тебя уволили из организации за превышение служебных полномочий. Ты убил свидетеля, помнишь?
— Не надо, сын, напоминать то, о чем я хочу забыть, — проворчал Геннадий Петрович. — Этот, как ты говоришь, свидетель был моим агентом и очень много знал. Чересчур много. А знания значительно укорачивают жизнь.
«Это точно», — отстраненно отметила я. Разговор Геннадия Петровича и его… сына?.. меня увлек, однако ясности в сложившуюся ситуацию не внес. Наоборот, еще больше все запутал.
— Все-таки она подозрительно долго в обмороке пребывает, — не унимался молодой.
— Так ведь у нее голова уже стукнутая. Возможно, сказалась старая травма, поэтому ее хрупкий девичий организм до сих пор находится в бессознательном состоянии.
Где-то впереди послышалось легкое шевеление. На всякий случай я затаила дыхание. Обнаруживать присутствие сознания в родном теле не хотелось, это могло помешать получению ценной информации.
— Жива…
Должно быть, Геннадий Петрович какое-то время пристально меня разглядывал. Видеть этого я не могла, но по волне дорогого одеколона догадаться об этом было несложно. Я вознамерилась и дальше валять дурака, но организм решительно не согласился с моими планами, подал сигнал, который не подлежал двоякому толкованию, и я страстно застонала.
Мои мучители несказанно обрадовались.
— Здравствуй, Василь Иваныч! — радостно поприветствовал меня Геннадий Петрович. — А то я уж засомневался: не переборщил ли ненароком? Сила-то у меня на здорового мужика рассчитана.
— Ничего, переживу, — успокоила я сыщика и его… м-м… наверное, все-таки сына, а по совместительству — сообщника. Впрочем, это лишь мои персональные выводы. На самом деле все могло обстоять иначе…
— Вот и я говорил Арсению, что ты переживешь, — согласился Геннадий Петрович. — Ты вообще на редкость живучая.
— И вас это, кажется, расстраивает?
— Меня лично — нет. Наоборот, я искренне рад… — лица сыщика я не видела, но, судя по тону, радость его и в самом деле не знала границ. — Ты мне симпатична.
— Угу, охотно верю. Только как быть с жизненным опытом?
— Что? — не понял сыщик.
— Я говорю, куда его девать? Он мне недвусмысленно намекает, что чаще всего под раздачу попадают именно симпатичные особы.
Арсений, так, кажется, Геннадий Петрович назвал своего спутника, заржал.
— Засунь свой опыт знаешь куда?
— Знаю, — поспешно согласилась я, решив не злить своих похитителей. Кто знает, что у них на уме? Коварство их планов было несомненным, но вдруг моя покладистость сослужит добрую службу и меня убьют быстро? В том, что меня везут убивать, я уже не сомневалась.
— Сеня, не груби тете. Она хорошая, нервная только, — ласково посоветовал Геннадий Петрович. Мне бы воспользоваться ситуацией, пустить жалостливую слезу, но в меня словно черт вселился: я здорово разозлилась и вдруг перестала бояться. Что уж там бояться, когда жить осталось считаные минуты!
— Сеня, как я поняла, и есть сын морковки и младшего Чипполино, которому не повезло со здоровьем? На самом деле отцом этого гибрида является другой братец-луковка?
Сеня опешил:
— Что она такое несет?
— Говорю же, стукнутая она, — с печалью и голосе напомнил Геннадий Петрович. — Будь ты ловчее, Арсений, девушка сейчас бы не мучилась.
Какое-то время в салоне машины слышалось только гудение двигателя. Арсений молчал, молчал и Геннадий Петрович, а уж я — и подавно. О чем думали мои спутники, я не знала. Я пыталась изобрести план собственного спасения, хотя в моем положении это было крайне затруднительно. Но надежда умирает последней!
— Мне в туалет надо, — поделилась я сокровенным.
— Обойдешься, — зло бросил Арсений, раздосадованный упреком Геннадия Петровича.
— Как знаешь, — равнодушно заметила я. — Только существует вполне реальный шанс, что я оскверню обивку, а она, кажется, не дешевая.
— Что, так приспичило? — сочувственно осведомился сыщик.
— Ага. У меня это..; ну, медвежья болезнь. На нервной почве диарея случается. Впрочем, не хотите, как хотите. Мне, конечно, неловко, но придется справлять нужду прямо здесь. Извините, джентльмены, но бороться с потребностями организма уже нет сил.
Словно в подтверждение сказанного, мой живот угрожающе заурчал, но вовсе не по той причине, которую я назвала двум джентльменам. Хотя какие они джентльмены, если везут больную юную леди невесть куда в совершенно непотребном состоянии? Со скрученными руками и завязанными глазами. А живот у меня урчал по причине банального голода.