Сказав это, добрый майор меня покинул. Я осталась в детской комнате милиции одна. Диван притягивал меня к себе со страшной силой. Он как бы говорил: «Иди ко мне, Василиса! Уложи свои многострадальные уставшие косточки на мою мягкую поверхность. Отдохни, забудь на время обо всех проблемах, тем более что они, похоже, уже заканчиваются. Здесь ты в безопасности. А мы с фикусом о тебе позаботимся».
Спорить с мудрым диваном я не стала, отдохнуть и в самом деле не помешало бы. Уютно устроившись под фикусом, я закрыла глаза и через мгновение уже спала…
Разбудил меня громкий вопль, страшным эхом прокатившийся по гулким коридорам отделения. Вопль отдаленно напоминал глас разгневанного Владыки Вселенной, правда, матерился он при этом совсем по-человечески.
— Петруха, — вслух произнесла я, с трудом разомкнув сонные вежды, и счастливо улыбнулась.
Дверь в детскую комнату с грохотом распахнулась. Я зажмурилась, решив поиграть в Спящую Красавицу. Ординарец с порога взревел:
— Вася!!! Ты жива? Что они с тобой сделали?! — одним скачком он преодолел расстояние от двери до дивана и принялся энергично меня ощупывать, не слишком заботясь о приличиях.
— Они ничего, а вот ты, кажется, точно сведешь меня в могилу. Прекрати лапать сейчас же. И не тряси меня, ради бога, я же не груша! — пробормотала я.
— Жива! — крикнул Петруха куда-то в пространство. Из-за распахнутой двери доносились голоса, в которых я без труда узнала зотовский гневный тенорок, извиняющийся голос Кузьмича (хотя ему-то за что извиняться?) и еще какие-то басы и баритоны, невесть кому принадлежавшие. Они звучали не в пример тише остальных, но чувствовалось в них что-то особенное, солидное, даже начальственное.
— Как ты себя чувствуешь, Василь Иваныч? — я отчетливо ощутила взволнованное дыхание ординарца на собственной шее. Испугавшись, что он вздумает применить какой-нибудь сказочный прием для «оживляжа» Спящей Красавицы, я распахнула очи и тут же притворно сморщилась:
— Нигде от тебя нет покоя. Как же ты мне надоел!
Тут начали твориться совсем уж невообразимые вещи. Ординарец неожиданно счастливо рассмеялся, потом вдруг всхлипнул, а затем… В общем, наверное, он недавно перечитывал инструкцию по применению поцелуев и теперь решил проверить на практике — действительно ли она работает?
Сперва я решила возмутиться бесцеремонностью приятеля и посоветовать ему тренироваться на кошках, но неожиданно поймала себя на мысли, что Петькины поцелуи, в общем-то, и не противные вовсе. Скорее наоборот.
Против воли я увлеклась процессом оживления, Петька тоже, но нас прервали на самом интересном месте. Кабинет наполнился таким количеством народа, что даже фикусу стало не по себе. Среди визитеров я опознала только Кольку и Кузьмича, остальные официальные лица были мне незнакомы и вызывали если не подозрения, то настороженность.
— Свои, — успел шепнуть ординарец, с явным сожалением отрываясь от моих губ.
Небрежным кивком головы я поприветствовала гостей, извинилась за то, что мой внешний вид далек от совершенства, и, все еще находясь под влиянием Петькиных поцелуев, рассеянно выразила готовность сотрудничать со следствием.
Не теряя времени, официальные лица при ступили к делу. Наша беседа длилась не менее часа, все это время Петруха держал меня за руку, чем здорово волновал и мешал сосредоточиться. Время от времени он давал кое-какие пояснения. Колька Зотов тоже не остался и стороне, хотя и выглядел виноватым. Говорил он толково, по делу, не отвлекаясь на романтические бредни. Время от времени следователь бросал на нас с Петькой косые взгляды, и которых читалось не то сожаление, не то зависть — не разобрать. Да и разбираться-то было некогда, потому что после разговора с Колькой официальные лица принялись за меня основательно. Особенно усердствовал красивый брюнет в форме необычайно насыщенного синего цвета, почти как у летчиков. Однако это оказался вовсе не летчик, а, по словам Петьки, самый настоящий прокурор. Прокуроров до этой минуты мне видеть не доводилось, я таращилась на него, как бог на черепаху, и путалась в показаниях. Не могу сказать, что это радовало прокурора: он по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, хмурился, порой недоверчиво ухмылялся, а то и вовсе бросал в мою сторону откровенно подозрительные взгляды. Словом, дяденька вел себя совсем не по-джентльменски.
В конце концов я окончательно запуталась и, не придумав ничего лучшего, разрыдалась. Петруха страстно сжал мою ладонь и неожиданно для всех грозно рявкнул:
— Ну, хватит!
Официальные лица изумленно воззрились на ординарца. По его нервному вздрагиванию стало ясно, что он скорее бросится под танки, причем без гранаты, чем позволит вести допрос дальше.