Трубка умолкла. Я продолжала машинально прижимать ее к уху. О том, что видок у меня был безумным, свидетельствовал взгляд улыбчивого шофера. Только теперь он уже не улыбался, а смотрел на меня крайне настороженно.
— Что-то случилось? — озаботился он.
— Сегодня третий день охоты, — ответила я чистую правду. — Осталось семь дней, а меня посылают к невропатологу.
Маршрутка резко затормозила. Пассажиры и салоне невнятно зароптали. Черти из глаз юноши исчезли. Он смотрел на меня с испугом. Я робко вякнула:
— Выходить?
— Поликлиника… — вздохнул водитель с таким видом, словно привез меня не к обычной городской поликлинике, а в психиатричекую больницу. Мне это не понравилось, и я сочла нужным пояснить:
— Между прочим, моя фамилия Никулина. — Предполагалось, что эту фамилию в городе неплохо знают.
— Я так и понял, — убежденно кивнул шофер. — А я — Давид.
— Очень приятно, — предприняла я попытку улыбнуться, хотя никакой приятности по этому поводу не испытывала. — Поехали?
Однако водитель почему-то ехать не спешил.
— Я Давид, — снова заявил он, — Давид Копперфильд.
…Ну и что бы вы сделали на моем месте? За спиной — волнующиеся народные массы, слева — Давид Копперфильд, справа… тоже хреново: тучная тетка в тулупе. По ее глазам ясно читалось — мне лучше выйти.
— Деньги верни, фокусник, — мрачно потребовала я.
Может быть, водитель и вернул бы деньги, но тетка в тулупе хорошо поставленным скандальным голосом бросила:
— Перебьешься! Одну остановку проехала? Стало быть, плати. Я сорок лет кондуктором проработала, порядки знаю! Выметайся, голуба…
Так я оказалась на обочине. В хорошем смысле этого слова. То есть высадили меня из маршрутки прямо у входа в городскую поликлинику.
— Зайти, что ли? — вслух молвила я. Как любому журналисту, мне был присущ некий авантюризм. Вопрос о том, как все-таки чужой телефон оказался в моей торбочке, по-прежнему оставался открытым. Это я решила обсудить с глазу на глаз с верным Петькой. А вот известие о какой-то охоте и подсказке, выписанной невропатологом, меня заинтриговало.
— Я только одним глазочком… Просто посмотрю, и все. Зато, когда хозяин мобильника объявится, я ему и рецепт заодно передам. Вот уж обрадуется человек! — уговаривала я саму себя, в то время как ноги несли меня к поликлинике.
Не люблю я медицинские заведения, а поликлинику — особенно. Во-первых, потому, что из-за какой-нибудь одной-единственной справочки приходится обходить несколько кабинетов. Во-вторых, из-за невозможности миновать регистратуру. А в нее — большая очередь. Всегда. Я вздохнула и встала в хвост очереди…
Настал мой черед обратиться с челобитной к работнику одной из самых гуманных профессий, и мне в лицо впились два колючих зрачка. От одного вида грозной медицинской тетки у меня едва не случился энурез. Преодолевая робость и мучительно краснея, я еле слышно пролепетала:
— Здрасте… я… Ну… Это… Мне к нервно… нерво… Короче, к внутриголовному доктору!
— К психиатру, — не то уточнила, не то поставила диагноз регистраторша.
— Зачем? — Я не на шутку перепугалась: неужели все так плохо?
— Сама сказала! Но все равно его у нас нет, — отрезала тетка. — Следующий!
Может, я что-то напутала? Или неправильно поняла механический голос? Нет, он ясно сказал: «В поликлинике». Раз она у нас в городе единственная, значит, нужный мне доктор должен тут быть. Набравшись смелости, я полюбопытствовала:
— А кто есть?
Очередь за моей спиной взорвалась возмущенными воплями. Регистраторша с немалым удивлением посмотрела на меня, словно не веря, что я еще не распалась на атомы. Тут в памяти всплыло имя-пароль: «Мария Ивановна», и я уже более уверенно произнесла:
— Вы не поняли, я от Марии Ивановны… — и вопросительно уставилась на регистраторшу. Она как-то враз потеряла ко мне интерес и, буркнув «Сто второй кабинет», занялась следующим больным. Я с огромным облегчением отошла от регистратуры. До моего слуха донесся скрипучий старческий голос:
— Во жисть пошла! Даже анализы без блата не сдашь…
Очередь, обретя благодатную тему для разговора, взволнованно загудела.
— …Не имеют права! — с надрывом выкрикнул мужской голос, не менее противный.
В полемику с очередью пенсионеров я вступить не решилась. Но пробубнила себе под нос так, чтобы меня услышали: