Николай Михайлович Карамзин
Анекдотъ
Шесть человѣкъ, молодыхъ, пылкихъ, добрыхъ пріятелей, сидѣли за ужиномъ въ трактирѣ Крестовскаго острова въ П – ѣ. Въ числѣ ихъ былъ Ліодоръ, Секретарь Графа N. N., прекрасный лицомъ, любезный характеромъ. они веселились безъ памяти, стучали рюмками, шумѣли и смѣялись такъ громко, что ихъ можно было слыøать на улицѣ. Мало по малу шумъ затихъ: любовь сдѣлалась предметомъ разговора. Молодость откровенна, особливо въ часъ за полночь и въ кругу сверстниковъ. У каждаго было сердце на языкѣ; всякой разсказывалъ о своихъ желаніяхъ; надеждахъ, успѣхахъ, и неудачахъ. Ліодоръ наименовалъ Эмилію – и всѣ закричали: «какъ ты щастливъ, естьли она тебя любитъ!» Эмилія была одною изъ первыхъ Мо – скихъ красавицъ. Ліодоръ вынулъ изъ записной книжки портретъ ея съ девизомъ: твоя до гроба! Восклицанія: «какъ ты щастливъ!» повторялись. «Ахъ! благодарю Судьбу!» сказалъ онъ: «кто имѣетъ прелестную невѣсту, вѣрнаго друга, добрыхъ пріятелей и 24 года отъ роду, тому не чего болѣе желать въ свѣтѣ!» Ліодоръ, говоря такимъ образомъ, съ горячностію обнималъ Милона, нѣжнаго друга своего. … Между тѣмъ свѣчи догорѣли; самое веселье утомило молодыхъ людей: надлежало разстаться, впредь до скораго и радостнаго свиданія.
Ліодоръ и Милонъ поѣхали вмѣстѣ на лодкѣ. Утренняя весенняя заря красила небо, отсвѣчиваясь въ зеркалѣ пышной рѣки. Ліодоръ былъ въ самомъ щастливѣйшемъ расположеніи, и говорилъ съ тихимъ восторгомъ: Какъ мила жизнь! Какъ все хорошо въ свѣтѣ! никогда еще душа моя не чувствовала такой живой благодарности къ Творцу! – На берегу друзья простились; имъ надлежало итти въ разныя стороны. Ліодоръ остановился, взглянулъ назадъ, и видя, что Милонъ также стоитъ на одномъ мѣстѣ и смотритъ на него, бросился еще разъ обнять друга; глаза его наполнились слезами, радостными и сладкими….. Предчувствіемъ бѣдствія называемъ мы обыкновенно уныніе и тоску безъ извѣстной причины; но иногда таится оно въ какомъ-то необыкновенномъ и неизъяснимомъ сердечномъ удовольствіи. Щастье, готовясь оставить насъ, представляется сердцу во всей красотѣ своей и ласкаетъ его съ отмѣнною живостію. Судьба, поднимая руку съ мечемъ, другою сыплетъ цвѣты на жертву свою. По крайней мѣрѣ я замѣчалъ сей феноменъ.
Ліодоръ нашелъ дома письмо изъ Мо – вы, въ которомъ увѣдомляли его объ Эмиліиной скоропостижной смерти!.. Есть горести, которыхъ не должно описывать. Всякой по мѣрѣ своей чувствительности можетъ вообразить ихъ.
Прошло около недѣли. Нещастный молодой человѣкъ наконецъ опомнился – и глаза его искали друга. Милонъ во все это время не былъ у него, и даже не присылалъ объ немъ навѣдаться. Такая безпечная холодность казалась Ліодору преступленіемъ въ дружбѣ; онъ самъ поѣхалъ къ нему, чтобы имѣть печальное утѣшеніе сказать: «я въ отчаяніи, а ты не знаешь!» – У воротъ дому встрѣтился ему Священникъ; на крыльцѣ онъ почувствовалъ духъ ладана, а въ залѣ увидѣлъ Милона лежащаго на столѣ: онъ умеръ наканунѣ!..
Ліодоръ казался твердымъ: не плакалъ, не жаловался; обнялъ холодный трупъ съ горячностію – и спѣшилъ къ своему начальнику, Графу N. N., который, взглянувъ на него, ужаснулся: на Ліодорѣ не было лица человѣческаго, онъ требовалъ своей отставки, не сказывая причины. Графъ вообразилъ, что умъ его въ безпорядкѣ, и совѣтовалъ ему ѣхать домой, обѣщая прислать къ нему Доктора. Ліодоръ улыбнулся…. Сія усмѣшка была послѣднимъ геройствомъ сердца его. Въ самую ту минуту вошелъ въ кабинетъ къ Графу одинъ изъ молодыхъ людей, съ которыми Ліодоръ за недѣлю передъ тѣмъ ужиналъ на островѣ, – былъ такъ веселъ и щастливъ!.. онъ упалъ въ обморокъ.
Черезъ нѣсколько дней Ліодоръ уѣхалъ изъ П – а, съ намѣреніемъ, которое для него самого было неясно; онъ чувствовалъ только, что ему надобно перемѣнить мѣсто, когда судьба его такъ ужасно перемѣнилась. – Открылась М – ва, въ которую воображеніе и сердце его такъ часто летало, и куда онъ надѣялся возвратиться за тѣмъ, чтобы навѣки соединиться съ Эмиліею!.. Ліодоръ велѣлъ ѣхать прямо въ До – ской монастырь. Начинало смеркаться: въ стѣнахъ его царствовала глубокая тишина, разительный образъ спокойствія могилъ, которыми онъ наполненъ. Въ семъ истинномъ жилищѣ мертвыхъ не видно было ни одного живаго существа; одни монументы представлялись взору, столь ужасные для того, кто еще ничего любезнаго не отдавалъ смерти, и столь привѣтливые для горестныхъ, положившихъ во гробъ милое! Между ими и смертію есть какая-то симпатія….. Ліодоръ былъ тамъ нѣкогда съ Эмиліею и вмѣстѣ съ нею плакалъ надъ гробомъ ея матери: подлѣ сего монумента лежалъ новой камень… Сердце нещастнаго любовника затрепетало; онъ бросился на колѣни – цѣловалъ, омывалъ слезами Эмиліину могилу – говорилъ съ мертвою какъ съ живою – описывалъ ей отчаяніе любви своей – душа его дѣлилась между небомъ и землею, стремясь къ остаткамъ тлѣннаго бытія любовницы и къ тому, что составляло жизнь и красоту его… въ сіи минуты, когда сердце рвется къ милымъ усопшимъ, подымается нѣкоторымъ образомъ таинственная завѣса вѣчности: мы чувствуемъ дыханіе безсмертныхъ – осязаемъ, кажется, эѳирное существо ихъ. Живость сихъ восторговъ заставляетъ насъ думать, что они не совсѣмъ мечтательны, и что смерть не есть совершенный разрывъ сердецъ, которыя жили однимъ чувствомъ. Естьли мы, оставленные, умѣемъ нѣжно хранить память любезныхъ, то неужели они въ другой сферѣ бытія совсѣмъ нечувствительны къ нашей горести? Развѣ безсмертіе научило ихъ неблагодарности и непостоянству? какіе законы не уступятъ силѣ любви, когда надобно утѣшить милаго? и что останется нетлѣннаго въ душѣ, естьли въ ней любовь исчезаетъ?… Но сіи восторги не продолжительны; душа низпадаетъ въ горестную существенность и не находитъ вокругъ себя ничего, кромѣ безмолвія и непроницаемости гробовъ, а въ чувствахъ своихъ одинъ слабый лучь надежды.