— Гидроцефалия, — машинально подсказал Грегори. — Она не весь мозг, наверное, поразила. Какой-то участок оставался целым и скомпенсировал недостачу.
Мартинес про это ничего не знал, но спорить не стал, потому что углядел добычу. Он замер, сделал рукой быстрый выпад, схватил одну из цикад в ладонь и быстро произнес над кулаком: «Раз-раз-раз». Вместо того чтобы затихнуть, насекомое низко и истерично заурчало, делая попытки выбраться и щекоча кожу своими крыльями.
— Тупая, — констатировал Мартинес, отбрасывая цикаду в траву. — И безмозглая.
— Вот так и не проходят великий фильтр, — философски заметил Креббер.
— Какой фильтр?
— Препятствующий переходу цивилизации на новый уровень. Непреодолимая преграда в развитии. Поэтому люди до сих пор и одиноки во вселенной.
— Совсем не факт, что одиноки, — возразил Джонсон. – Просто мы в одном куске галактики, а другие люди могут быть в другом. Туда ведь даже на варпе не доберешься.
В качестве доказательства он отбросил из пада в воздух спираль галактики с указанием текущего местонахождения обладателя устройства красной точкой — модное приложение, широко рекламируемое производителем только этой модели. Утверждалось, что позиционирование абсолютно точное. Несколько секунд все смотрели на трехмерное вращение картинки, и даже Гейл оторвался от поиска ягод среди листьев, напоминавших земляничные.
Галактика внушала уважение своими размерами по сравнению с маленькой точкой, обозначавшей Цереус, хотя обозначай она персонально Джонсона, ничего бы не изменилось.
— Да все может быть, — неохотно признал Креббер. — Тут вообще кому как нравится думать. Одни считают, что мы для других разумных что-то вроде этих цикад, недоразвитые, другие – что те разумные еще не догнали нас от уровня австралопитеков, третьи – что они вообще ни с кем не хотят общаться, потому что боятся инфекций или войны, а может, просто смысла не видят. Парадокс Ферми.
— Лично мне нравится думать, что они умнее нас, — заявил Гейл, рассмотрев и отправив в рот белую ягоду. — И когда-нибудь поделятся с нами опережающими техническими возможностями.
— Скорее, у тебя опыт переймут, — гоготнул Стюарт. — Жрать что попало без поноса.
Гейл бросил в него репейник, но тот не долетел и попал в голову ни в чем не повинному Такэде. Общей возни не случилось только потому, что все устали и тащиться обратно в лагерь пешком в наказание за свалку никому не хотелось. Такэда просто вытащил колючку из волос и забросил ее далеко в траву.
Цикады заполнили наступившую тишину озверевшим воем. Мартинес подергал Вайза за рукав и глазами указал на Лаудера, который вдруг встал и направился в ангар. Курсанты проводили его настороженными взглядами.
— А сарай-то рухлядь, — вдруг заметил Креббер, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вайз мгоновенно подскочил, остальные последовали его примеру. К ангару подошли уже все вместе, толкая друг друга локтями, остановились на пороге, вглядываясь в темноту. Ветер скрипел листом железа где-то наверху, чернота просвечивалась световыми нитями из дыр сверху, и в ней стоял плотный зуд насекомых. Когда глаза привыкли к темноте, выяснилось, что половина ангара перекрыта чем-то вроде лесов, с которых вниз вдруг ударил ослепительным столбом свет — прожектор.
— Надо же, — пробормотал Мартинес, щуря глаза. — Фонарь еще на ходу? Я думал, давно сгнил при местных дождях.
Словно в ответ на его слова снаружи резко потемнело, по крыше ударил и забарабанил дождь, моментально превратившийся в монотонный гул. Входной проем затянуло сплошной стеной воды — дожди Цереуса были мощными, хотя и непродолжительными. За шиворот Вайзу натекло, он ругнулся и попятился к стене, где виднелись остатки ящиков с опилками для засыпки пола. Ящиков было много. Крыша протекала только в середине, и между курсантами и лесами образовалось что-то вроде прозрачной стенки, сквозь которую Лаудер, уперевшись локтями в ограждение, смотрел на них. У Вайза сложилось ничем не обоснованное впечатление, что тот разглядывает их оценивающе. И еще фоном мелькнула мысль, что это их последний год вместе. Шестой курс — только практика, а Лаудер ее не ведет. Прелая солома на полу пахла сыростью и чем-то древним и непонятным, вроде навоза и пастбищ, знакомыми только по историческому холовидению.