Прежде он рассеивался в компании друга — известного стихотворца. Но друг, вернувшись из их совместного путешествия по Италии, возьми да и свихнись. Сидел дома, не выпускаемый заботливыми родственниками. Иногда Казин даже завидовал другу, — легко отделался, переложил все на плечи родственников. А тут живи, мысли! И мысли все какие-то ядовито-безотрадные.
К графине Казин явился только к вечеру и немного навеселе. Перед тем он забегал к одному из прежних своих заказчиков, пожилому аристократу Андрею Яковлевичу Тюнину, с которым свел нечто вроде приятельства, — тем более, что Тюнин жил одиноко и любил поболтать (но в меру, приличествующую мужчине). Тюнин-то и угостил его отменным шампанским. Горничная у него была недурна и в который раз уже строила Казину глазки. Видно, и ей хотелось, чтобы ее запечатлели. Вообще, женщинам Казин нравился — высокий, с чуть вьющимися темно-каштановыми волосами, всегда элегантный и немного отстраненный — не подходи! Не тронь! Дамы хотели видеть в нем модного романтического героя, не подозревая, до какой степени самому Казину были чужды все эти романтические «ахи» и «охи», напыщенность и приподнятость чувств. В жизни и искусстве он ценил простоту и искренность, которых никто уже не понимал и не ценил.
Графиня приняла его в небольшой, строго обставленной комнате, забитой шкафами с книгами. Видимо, это был библиотечный кабинет. Одета она была в черное, и ее волнение бросалось в глаза. Казин при входе в кабинет окинул холодным злым взглядом ее круглое лицо с ямочкой на подбородке, бледное какой-то уже болезненной бледностью, и заскучал сильнее. Откажется писать, уверит, что завален заказами. Но графиня неожиданно заговорила о другом. Умеет ли он хранить тайны? У нее дар распознавать людей. И дар этот ее всю жизнь не подводил. Она надеется на мужское благородство Казина. Разговор щекотлив. Правда ли, что он был ближайшим другом поэта Жемчугова? И верен ли слух, что с поэтом приключилось страшное несчастье?
Казин подтвердил и первое, и второе.
Графиня, все так же волнуясь, отчего все ее движения были резкими и судорожными, схватила с изящного лакового столика на одной ножке томик стихотворений (Казин хорошо знал этот сборник Жемчугова) и произнесла, не глядя в книгу, несколько поэтических строк. Нечто вроде:
О, даль воспоминаний!
Страна очарований!
Этим бредом Жемчугов морочил и себя, и своих восторженных читателей вплоть до случившегося с ним несчастья. Само событие еще раз показало Казину, как ничтожны и нежизненны были все эти романтические воспарения.
— Из моих любимых. — Графиня прижала томик к груди.
Казин едва не рассмеялся.
— А правда ли, что причиной стала несчастная любовная страсть? И что поэт в этом отношении был на редкость неудачлив? Только несчастливая безответная любовь?
Казин едва успевал отвечать на вопросы графини, да и не очень знал, что отвечать. Причина сумасшествия Жемчугова была и ему не ясна. Но меньше всего он склонен был связывать его с женщиной и любовью. Несчастная физическая конституция, приступы агрессии, которые временами находили на Жемчугова, создав ему романтическую славу «бешеного». Своими размышлениями на эту тему Казин не склонен был делиться с графиней. Да она его и не очень слушала, поглощенная какой-то своей, неотступной мыслью.
— Что говорят врачи?
— Безнадежен.
Ответ Казина словно придал графине сил. Она выговорила наконец то, что нуждалось в мужском благородстве и строжайшей тайне.
Она решилась помочь страдальцу. Там, где врачи отказываются от больного, начинают действовать другие силы, другие средства. Бедняга не знал женской любви? Она готова с ним встретиться. Разумеется, тайно, ночью. Если вы ему друг, вы сумеете этому помочь. И опять Казин едва не рассмеялся. Что за экзальтация у далеко не юной дамы? Не хватает светских романов? И ведь наверняка представляет себе какое-то «высокое», красивое безумие, любовную «лихорадку» с пылающим взором и разбросанными по полу клочьями сюжетов. А тут случай, увы, самый примитивный, клинический.