Наверное, следовало упасть к ногам. Но это ему претило, казалось рисовкой. Он просто встал перед ней и быстро, задыхаясь, проговорил, что виноват, что кается, что просит о новом свидании. Ему казалось, что он мог бы не говорить ни слова, — она все равно бы все поняла, ведь у нее и в самом деле был дар читать мысли и распознавать людей.
Она взглянула на Казина неожиданно кротко. И сказала, что не держит на него зла. В ту ночь она приготовилась к худшему. К гибели. Как прыгнуть в пропасть. И себя ей было совсем не жаль. Но вышло иначе. Наверное, не следует этого говорить, но большего счастья у нее никогда не было. И даже когда она поняла, когда поняла… Словом, ужасно трудно расставаться со своими иллюзиями…
Казин вновь заговорил о свидании. Он сумеет оправдаться. Она все поймет, почувствует. Ведь сумела же она его простить… С ним тоже такого не бывало… То есть он не об обмане, он о другом…
Он совершенно запутался, точно ум его оставил, как Жемчугова.
Графиня была непреклонна — никаких новых свиданий. Все может обернуться обыкновенной пошлостью. Она решила выйти замуж за старого своего друга. Одиночество несносно. Она и Казину советует поскорее жениться. Ей говорили, что он, он… Словом, лучше ему жениться и не губить свой прекрасный талант. Ах, она печется о его таланте? И хочет оградиться от Казина двойным забором своего и его брака? Как это умно! Как тонко! Как аристократично!
Комнатка была на редкость светлой, радостной. И графиня выглядела в ней взволнованной девушкой, институткой. Казин подхватил ее на руки и стал носить от оконца к двери, вглядываясь в ее лицо, поначалу вспыхнувшее от ужаса, но постепенно прояснившееся.
— Мы встретимся там…
Он с трудом разобрал ее шепот.
— Где — там? Скажите — где?
— Там, где встречаются все любившие.
Всю последующую жизнь он вспоминал эту светлую солнечную комнатку с нарядными, голубыми обоями, зеленую лужайку за аркой окна, лай резвящихся молодых борзых и графиню, блаженно затихшую у него на руках. Ему хотелось, чтобы в тот миг жизнь его прервалась. Да она, собственно говоря, и прервалась. Графиня открыла глаза, ахнула, проворно соскочила на пол и исчезла за дверью…
Весть о ее замужестве настигла Казина в Италии. Он запил сильнее. Ее портрет он всюду возил с собой.
Следы портрета графини Ольстен впоследствии затерялись, как затерялось и множество других полотен этого даровитого, но безалаберного художника. В новейшей российской истории искусства его имя упоминается через запятую с именами других выпускников Петербургской Академии, которые «старались, порой, не безуспешно преодолевать академические штампы», но «задохнулись в гнилой атмосфере испарений позднего классицизма и исчерпанного романтизма».
Андрей Яковлевич Тюнин, навестивший Казина в Италии в последний год его жизни, приобрел несколько его полотен, которые потом оказались в запасниках Русского музея. Это были в основном жанровые сценки.
В архивах Петербургской Академии художеств хранятся дневниковые записи Тюнина, посвященные этой поездке и встрече с Казиным. Тот жил на какой-то полуразрушенной вилле близ Ареццо. Оброс бородой, был необычайно худ и напоминал бродягу. Тюнину он очень обрадовался и сразу же спросил о графине Ольстен, пробормотав, что никак не может закончить ее портрета. Тюнин еще раз подтвердил свои прежние известия, — она здорова и благополучна, замужем и, возможно, этой зимой приедет с мужем в Италию. Тут Тюнин увидел прикрепленные к стенке мастерской многочисленные карандашные рисунки какой-то женщины, слегка напоминающей Екатерину Ольстен, а, может быть, это Тюнину показалось. Рисунки были необычайно живыми, бурными, полными страсти и энергии. Женщина представала то скромной монашкой в темном балахоне, то вакханкой с распущенными волосами и открытой грудью, то совсем юной девушкой, то суровой и зрелой матроной. Рисунки Тюнину настолько понравились, что он вознамерился их купить. Но художник ни за что не хотел их продавать, говоря, что это и не рисунки вовсе, а письма, правда, не отправляемые. Настоящих писем он, к сожалению, писать не умеет. Впоследствии и эти рисунки исчезли с искусствоведческого горизонта.
В конце ХХ столетия один из портретов кисти Ростислава Казина появился на стене частной питерской фирмы по продаже имущества. На аукционе, где он был приобретен, он значился как «Портрет неизвестной в лиловом». Но, странное дело, — люди, вообще мало чувствительные к искусству, все же поняли неуместность этого портрета — женщины с круглым, чуть наивным, сияющим лицом, бросающей на зрителя доверчивый взгляд, — и всей обстановки фирмы, ее посетителей, беспрерывных звонков, деловых разговоров. Портрет был весь любовь, а тут шла речь о вещах, от любви бесконечно далеких. Портрет сняли. Специалистам известно, что он всплыл на знаменитом лондонском аукционе и был за бешеные деньги, явно превышающие скромный уровень малоизвестного петербургского живописца, закончившего свои дни в Италии, приобретен анонимным коллекционером. С тех пор портрета никто не видел.