— Лестница у вас крутая.
Петенькин голос был хрипл и выдавал волнение.
— Я привыкла — бегаю туда-сюда. Пойдемте — покажу вам телескоп. По ночам мы с доктором Избахом наблюдаем звезды.
— Звезды?
— Да, звезды. Доктор Избах студентом учился у самого Иммануила Канта, и тот заразил его своей любовью к небу и звездам. Можете приложить глаз к объективу.
Петя приложил, поморгал, прищурился. Перед глазами все плыло. Он видел, в сущности, только смеющееся, узкое, в родинках лицо этой иудейской принцессы.
— Я мечтаю вернуться в Вену и заняться естественными науками. В Москве — невозможно. Женщины тут так ничтожны! В Вене я хотела бы брать уроки у университетских профессоров. Почему вы не смотрите в телескоп?
Петенька мог бы ответить, что смотрит на руки, глаза, губы Зизи, но промолчал. Он помнил, что ему необходимо раздобыть ее очки. Ему самому неудержимо захотелось увидеть ее в очках. Очки были его последней надеждой. Вот увидит ее в очках — мартышкиных очках (он знал наизусть эту смешную басню), и все пройдет. Наваждение пройдет. И он, как все, поймет, что она «слишком чернява».
— А, вам наговорили…
Она усмехнулась, наморщив нос, вынула из кармана белой холщовой юбки что-то невесомое и показалась ему в двух круглых окулярах, прикрепленных к маленьким ушам медной проволочкой. В ушах краснели кораллы. И на шее коралловая нить.
— Взгляните! В Вене они никого не удивляют. А тут от меня Дуняша шарахается.
Он зажмурился, точно она сбросила юбку, потом быстро взглянул и отвел глаза.
— Дайте-ка мне.
— Вам-то зачем?
— Прошу Вас, дайте!
Она протянула ему свои окуляры. Он надел и увидел весь мир в мельчайших подробностях. Телескоп был кое-где запылен. По столику ползла муха. Очки Зизи ему подошли, но Петенька не решался взглянуть в них на нее. Ему не нужны были складочки, морщинки. Он боялся увидеть ее другой, не такой, какой уже знал и какой она ему понравилась. Ему, в сущности, не мешало, что он близорук.
— Вы читаете в очках газеты?
— Газеты? Опять какие-то сплетни, да? Я пытаюсь переводить. Тут у меня томик Гете. — Она откуда-то извлекла большой зеленоватый фолиант, который Петенька сразу узнал. Он сам переводил Гете по этому изданию, еще прижизненному, с золоченым обрезом. Это было так, словно он внезапно узнал о своем с ней родстве.
Зизи нарочито бесстрастно прочла стихи и захлопнула толстенный том.
— Не хватает таланта, понимаете?! Тут гений нужен, ну, как Пушкин!
— Струговщиков Сашура не гений, а переводит. Мы с ним приятельствовали, когда я еще служил. Я тоже, знаете, переводил это стихотворение. Но у вас вышло лучше. Звонче. Горные пики… И вот это — «среброликий». Мне нравится.
Петенька проваливался в какую-то бездну и жаждал провалиться, чтобы уж никакой Ртищев его не вытащил.
— Могу я к вам прийти…через несколько дней?
— Хоть завтра. Тут так скучно.
— Завтра можно? (Петенька с трудом сдерживал радость). Но что скажут ваши родители? Мне следует им представиться.
— Не следует! Не нужно никаких родителей! Вы не курите?
Зизи деловито вытащила из ящика стола ажурную сумочку, извлекла из нее две длинные, точно бамбуковые, палочки, поднесла к горящей на столике свече и одну из них протянула Петеньке.
— Понюхайте, как хорошо пахнет. Очень, очень приятно. Говорят, этим ароматом освежают покои в шахских гаремах. Страшно люблю всякие экзотические запахи. Нравится?
Петенька не мог не признаться, что нравится. Чуть сладковато, но для гарема, должно быть, в самый раз.
— Мне привозит один арап из Туниса. Приятель отца. А я его за это…
— А вы его за это… (Сердце у Петеньки упало).
— Угощаю московским мороженым. Знаете, тем, что с морковной начинкой. Ему почему-то нравится с морковной.
Петенька рассмеялся гораздо громче, чем смеялся обычно.
— Вернемтесь?
Она стала проворно спускаться с лесенки, высоко поднимая холщовую юбку. Он за ней. Спустившись, оба потоптались в нерешительности на лужайке перед домом.
— Простите, что я так вторгся… А вы без горничной… Самые серьезные…Серьезные намерения…
Прежде Петенька так запинался, лишь находясь в сильном подпитии. Вероятно, восточное курение на него подействовало.
Зизи потянулась с ним распрощаться на венский манер, но он ее опередил, с горячностью схватив обе руки, и стал целовать поочередно то левую, то правую. Кажется, слишком долго.
Коляска с верным Антоном поджидала его у дома купца Колыванова.
— Завтра ждите!