В полуобморочном состоянии, в расслаблении всех чувств, с идиотской улыбкой на румяном лице Петенька был доставлен в ампирный особняк князей Долгоруких, что в Козицком. Но выскочил он из коляски весьма резво, громко позвал слугу, заставив зажечь в гостиной все светильники, срочно вызвал туда родителей и объявил им мрачным тоном, что собирается жениться. Завтра. Или послезавтра. Словом, в ближайшие дни.
Мать пришла в ужас. Отец, отставной генерал, повеселел и покрутил усы.
— И на ком это, мой свет, ты решил жениться? Вероятно, есть особые причины для подобной поспешности?
Княгиня Екатерина любила во всем основательность. Вот и Петеньку она уже много раз сводила на балах с дочерьми своих приятельниц. Да все без толку.
Отец любовался сыном. Лицом в мать, а горячкой души, пылкостью состава в Долгоруких.
Наконец прозвучало имя — Зизи Крюгер. Тут даже храбрый генерал призадумался. Мать из хорошего рода, но дочка чернява, слишком чернява. Смутное что-то в крови, в роду. Петр, не следует ли подумать?
— Одуматься, — поправила мать.
— А впрочем, — размышлял отставной генерал, — где нам держаться за чистоту крови? Вот и про князя Владимира Святого пустили недавно байку, уж не с легкой ли руки Николай Михалыча, — что не без иудейской он кровушки. И тут не обошлось без чернявой чернавки. А Державин, говорят, женился на турчанке, да и сам был азият. А младший Пушкин, которым так гордится Сергей Львович, потомок каких-то темных и по физиономии, и по крови Ганнибалов…
— Что ж, — заключил старший Долгорукий, — ты у нас Петр — малый разумный. Да и в возрасте вполне брачном. В твои годы я уже был полковником. Сражался с французом (этого старший Долгорукий, как ни крепился, не мог не сказать). Мы с матерью не будем преградой твоему счастию.
Сцена завершилась объятиями и поцелуями. Достигший «вполне брачного возраста» Петр носился по дому, как ребенок, целовал Антона, танцевал с ма- терью, — словом, дал себе полную волю.
Препятствия возникли совсем не там, где их ждали.
Назавтра Петенька ехал к Зизи уже как к своей невесте, не сомневаясь, что она с пылкостью откликнется на его предложение. Дурнушка, почти урод, бесприданница (впрочем, Петенька доподлинно ничего не знал о приданом, да и не особенно рвался знать), и что-то судачат об ее отце — не то он немец, не то еще похлеще (Петенька плохо во всем этом разбирался и считал ниже своего достоинства докапываться до таких приватностей). На его вкус, Зизи была очаровательнейшая, умнейшая и талантливейшая девушка в мире! И влекло его к ней с неодолимой силой. Тут так все сошлось, что выход для Петеньки был один — брак.
Он ехал в коляске и напевал:
На лужайке возле Яузы Петенька завидел свою Зизи — она прогуливалась с белой собачонкой. Он радостно ее окликнул, высунувшись из окошка. Она приостановилась, и тогда он велел Антону вынести и поставить рядом вон с той тоненькой девушкой четыре громадных корзины цветов — две корзины роз, и две пионов — благоуханнейших цветов. Зизи хохотала, окруженная корзинами. Беленькая собачка в испуге отбежала к дому и наблюдала за хозяйкой выпуклыми, очень похожими на глаза Зизи глазенками. А Петенька в нетерпении и ознобе чувства целовал Зизи руки и бормотал, что приехал делать предложение, что если за ней ничего не дадут — не беда, он богат, что родители его согласны и он хотел бы не тянуть и уже знает, куда им следует поехать в свадебное путешествие. Во время поездки по Европе он высмотрел в Италии чудеснейший уголок, замок невдалеке от Болоньи, где, рассказывают, жил какой-то безумный поэт. Петр сам мог бы в Болонском университете слушать курс философии, а Зизи — приватным образом — изучать естествознание. Это было бы такое немыслимое…
— Не могу, Питер.
Она назвала его Питер, и в начале он услышал только это. Так никто его не называл. Потом оказалось, что у Зизи в Лондоне был кузен Питер, никогда ею не виденный.
— Что вы сказали, Зизи? Я не понял, прослушал.
Внезапно он обнаружил, что она сидит на траве, вблизи корзины с пионами и плачет, уткнувшись в цветы.
— Вы обручены? Вы кому-то обещались?
Он присел рядом с ней на корточки. Зизи замотала головой. Ее слезы замочили рукав его белой модной рубашки. Он вынул батистовый платок с вышитым семейным гербом и попытался вытереть ей лицо. Она отвернулась, вскочила, перепрыгнула через корзину с пионами и полезла на башню. Он рванулся за ней. Тут он настиг ее у столика, где они вчера нюхали ароматические палочки.
— Я замуж никогда не пойду, Питер.