— Вы что-нибудь видите? — спросила Савушкина.
— А что я должен увидеть? — глупо ответил Кирилл Гаврилович и неожиданно для себя увидел. Или ему показалось? Или он ошибся?
Теперь они уже оба глядели на снимок, только не в сторону, как это делали заставшие на века офицеры вермахта, а вниз, где, казалось, ничего не было.
— Я не ошиблась?
Нет, она не ошиблась — по земле скользила тень самолета. И смотрели немые свидетели на самолет, который либо взмыл в воздух, либо собирался приземлиться.
— Самолет, — наконец, произнес сторож, — не знаю, как вы, но я вижу тень от самолета.
— И я вижу, — обрадовалась Савушкина, — как вы думаете, он видел? Чтобы увидеть тень, нужно включить лампу. Как вы заметили самолет — просто невероятно.
— Вы полагаете, он включил лампу только с этой целью — увидеть самолет? А как он узнал, что там должен быть самолет?
— Не знаю, — призналась женщина, — это только мое предположение, однако почему фотографу запретили снимать самолет? Куда эффектней сфотографировать взлет или посадку?
— А кто они? — Кирилл Гаврилович принялся рассматривать офицеров, — и что тут делают? Встречают или провожают высокого гостя, что пожаловал с инспекцией? И почему призрака интересовал самолет?
Ефим не умер. Ни когда в него вошел горячий и обжигающий тело свинец, ни когда он провалился в темную канаву, заполненную болотной водой. Он наблюдал со стороны, как вздулась пузырем на спине гимнастерка и летит пистолет, плюхается рядом и медленно идет ко дну. Как из леса вышли фашисты — все это время они за ним наблюдали, как заставили мужичка достать из воды его тело и обыскать — вывернуть карманы и бросить обратно. Он скользил невидимой тенью, сопровождал небольшую группу, которая отправилась куда-то в глубь леса, где еще недавно шел бой. Он летел, сгораемый только одним желанием — узнать имя того, кто превратил его в призрак, лишив привычного тела, разума и возможности выполнить приказ. Чем дальше они углублялись в лес, тем выше он возносился, пока не потерялся для себя — куда-то сгинул и пропал.
Время прекратило существование, прошлое обернулось настоящим, настоящее — прошлым. Иногда он возвращался, призванный какой-то сверхъестественной силой — неумолимой и неконтролируемой. Эта сила бросала его либо в незнакомый дом, где стояли свежевыструганные гробы, и лежала его фотография, либо в кабину грузовика, летящем в ночи. Он пытался и не мог вспомнить, кто он, что делает и почему ему так хочется взять в руки наган. Иногда видел парнишку — удивительно похожего на него в детстве мальчика, а иногда девочек — двух подружек, одна из которых все время рисовала самолет, а вторая ей подсказывала, как его следует рисовать. Затем кто-то произносил заклинание — страшное слово, смысл которого всегда оставался тайной, и он вновь отправлялся к незнакомым людям, скользил мрачной тенью, пытаясь постигнуть непостижимое и разгадать тайну, частью которой он сам стал помимо желания и воли. Появился математик, пытающийся своими безрассудными действиями ограничить и без того ограниченное пространство, где нет возможности чувствовать себя свободно. Его постоянно куда-то хотели поместить, запереть и запретить думать. Затем начались вызовы, где от него что-то требовали — кричали и били ногами, ставили на край ямы и стреляли в затылок. Тут же жали руку, вручали орден и заставляли петь песню. Потом вновь кричали, били ногами и стреляли в затылок. Иногда — кололи штыком в живот совсем не больно, но как-то противно — живота-то у него не было!
В подъезд он залетел случайно через чердак, где вспугнул голубей, заметавшихся вместе с ним, а, вылетев, понял, что за ним кто-то следует с пронзительным и визгливым криком. Крик был сначала мужским, а уж потом превратился в женский. Мужчину Ефим вспомнил — тот сам когда-то упал в пролет, его даже не толкнули, хотя желание было. Что касается женщины — она, дура, так и не научилась рисовать самолеты, она вообще ничему не научилась в жизни — бестолковое существо, занимающее место в пространстве.
С книгами тоже все вышло случайно — нелепая встреча, когда вдруг проснулась память. Лес он узнал сразу — даже почувствовал сырой прохладный воздух и себя увидел — полусгнившие останки в темной низине. И мужиков, что бродили по болоту и лазили по блиндажам, видел — они были ему неинтересны. Старый дед его вспугнул — хватило легкого скрипа половиц, чтобы отправиться в поднебесную. Он пропал, как и мысль, прожившая совсем недолго. Затем вновь на него кричали, били ногами и стреляли в затылок. Сбрасывали в яму, из которой быстро поднимали и вновь били, стреляли и бросали…Вдруг появляется чье-то лицо, знакомое. Он вспоминает и не может вспомнить.