И снова закрыл глаза - и продолжил спать-отдыхать. Даже чуть-чуть прихрапывать стал...
Интересно, это роза печали - или роза любви?..
Или роза - это угроза?.. А угроза - это гроза?.. Один раз Анфиса ею так укололась!..
Отец появляется в саду
В этот момент в саду появился отец. Он выглядел бодрым и отдохнувшим после какой-то очередной авральной работы...
Он поставил на садовый столик, где очень терпеливо сидела её кукла Пандора, тарелку с двумя прекрасными свежевымытыми яблоками и ножом для фруктов, и сказал:
«Давай есть яблоки - будешь здоровой и умной!»
Он присел на скамейку у стола, разрезал одно яблоко пополам, и одну половинку стал с аппетитом и сочным хрустом грызть сам, а другую - жестом предложил Анфисе.
Но она грустно и отрицательно покачала головой...
Отец взглянул на неё внимательно - и, с решительностью, произнёс:
«Анфиса Премудрая! Тебя мучает какой-то очень важный философский вопрос...»
Анфиса взглянула на отца своими ясными серыми глазами - такое очень серьёзное и внимательное, вдумчивое существо, с огромным красным бантом, вроде бабочки-крапивницы, на русой головке - и, со всей надлежащей данной ситуации серьёзностью, тихо и торжественно вопросила:
«Папа! А как я произошла?»
Папа чуть не поперхнулся яблоком, даже чуть за живот не схватился, даже как-то глаза чуть не выпучил от такого вопроса...
Но чем можно поразить бывалого разведчика?..
Он очень быстро овладел собой, выпрямился. Посерьёзнел...
А потом вдруг - совсем легонько так, воздушно, хлопнул себя по голове, как бы в ответ на какую-то пришедшую ему в голову мысль, и сказал:
«Так и быть! Расскажу тебе - как ты произошла! Уж этот момент - я очень хорошо помню...»
...
И он рассказал Анфисе историю, которую уже не раз, и часто со смехом, рассказывал в узком кругу самых близких людей, за каким-нибудь весёлым и не слишком алкогольным застольем...
Ну, конечно, сейчас эту историю он постарался, рассказывая, по возможности, как-то адаптировать для её детского восприятия.
Или так ему казалось...
Рассказ отца. Как родилась Анфиса?
И отец стал Анфисе, как мог, эту историю рассказывать. Не вдаваясь в разные секретные, не желательные и мало понятные для неё подробности.
И рассказал ей следующее...
...
Когда его первая жена, мать Анфисы, была ею беременна, на самом последнем сроке - у него как раз была масса совершенно авральной, тяжёлой, нервной, изматывающей и крайне ответственной работы. Это было связано с испытанием новейшего оружия, и где была задействована самая передовая по тому времени электроника. И в этом деле участвовали тысячи и тысячи людей.
И это было очень тесно связано со всей космической программой Советского Союза и с запуском самого первого советского - и самого первого в мире - спутника...
Около двух недель, если не больше, он почти совершенно не спал, мотаясь, день и ночь, без перерыва, по разным секретным и совершенно секретным объектам.
В результате, необходимая и ответственнейшая работа была сделана. Спутник должны были запустить уже без него. Но уже на самом завершающем, и уже не опасном, этапе - он, от крайнего перенапряжения и переутомления (плюс старые военные раны, плюс контакт с довольно вредной для здоровья «химией»), упал - прямо на объекте, на глазах у всех - в обморок...
Его моментально доставили в лучшую во всей стране больницу. Но он достаточно быстро пришёл в себя. Врачи не нашли у него, в тот раз, ничего особо опасного. И он, чтобы, по возможности, не пугать и не расстраивать никого из близких своей больницей - отпросился, под наблюдение медсестры и врачей, домой. Точнее - на ленинградскую дачу.
Просто, ему надо было хорошенько отоспаться и отдохнуть. В подобающей спокойной и здоровой обстановке. Дача всегда его лечила и приводила в хорошее самочувствие одним лишь своим воздухом. Ну, и своей целебной радоновой водой. Да и само это место было не совсем обычным...
Он скрыл от врачей, что головная боль его, всё-таки, мучила очень сильная. И на даче эта боль, в тот раз, только усилилась...
Ему удалось тогда заснуть - просто от огромной-преогромной усталости. Но во сне его мучили страшные и странные кошмары, которые после его последнего военного ранения в голову под Кёнигсбергом очень часто не давали ему покоя. И даже во сне он чувствовал эту головную боль и мучился от неё...
И, вот, именно заключительную часть этого своего сонного кошмара - он и вспоминал, и рассказывал подробно, близким людям, при случае, чаще всего...