Анфиса уперла руки в бока:
– А вот не пойду и все; что тогда сделаешь, гуру хренов?
– Ха, реинкарнирую куда-нибудь – в глушь, в Саратов, или еще похлеще – будешь знать. Да мало ли что, – почесал гуру воображаемый затылок.
Анфиса услышала, как у проходящих мимо подростков заиграло в магнитофоне: «В мои обычные шесть я стала старше на жизнь…»; но не учла присутствия-отсутствия гавани и спросила:
– А ты знаком с Хренниковым?
– С последним?
– Ага.
– Ну, допустим.
– А вот отгадай загадку: какую он песню написал, там тоже о восемнадцати ноль-ноль речь идет?
– Не грузи, Анфиса, – отмахнулся гуру.
– Имею право. «В шесть часов вечера после войны», понял? Это из фильма.
– Ну, и..?
– А то, что можешь меня реинкарнировать в шесть часов после Третьей мировой, а раньше – никак.
– Коктейлей захотелось? – усмехнулся гуру.
– Захотелось, – потянулась Анфиса, зевнула и, не прощаясь, направилась насторону, избавившись от всякого страха – к тому же, откуда-то донеслись сплиновские «Коктейли Третьей мировой».
На стороне было куда приятнее, чем на гнусной лавочке, и Анфиса свернула на улицу Гвоздева: на улице Гвоздева находился неплохой универсам, где продавалась не самая дорогая дынная ноль тридцать три.
Сделав первый глоток, Анфиса бросила взгляд на огромный старый дуб и, нисколько не думая о Болконском, вздохнула, тряхнув вовсе не золотой, а порядком проржавевшей цепью, прикованной к левому желудочку ее сердца, как стариной: ей сразу стало легко и приятно, однако продолжить воспоминание помешало солнечно-дождливо-нестабильно-безвыходное «Благоприятна стойкость», и Анфиса, распрямив спину, села в 156-й автобус.
…Она сама не заметила, как уснула и, сделав полный круг и подвергшись штрафу за безбилетный проезд в сумме десяти блеклых рублей, снова оказалась на улице Гвоздева – с тем и вышла.
Делать было особо нечего; точнее, то, что делать было нужно, делать совершенно не хотелось: в таких ситуациях Анфиса шла наугад, полагаясь на остатки хромающей интуиции, причем последняя тоже хромала налево, как в коммунистическом трактате о детстве.
Странным образом, бредя наугад, Анфиса оказалась у стен инститама, к которому испытывала достаточно потухшие чувства. Анфиса тоскливо посмотрела в зачетку и решила зайти, чтобы ее все-таки не выгнали с последнего курса, до которого она и сама не знала как докатилась.
Стены инститама пахли новой краской, и у Анфисы слегка закружилась голова:
– Как же давно я не была здесь, – подумала она, стараясь пройти незамеченной мимо разнополых преподавателей, строящих ей в глубине души самые невообразимые рожи. Так миновала Анфиса несколько мин, но на шестой нос ищейки-интуиции ослаб, и Анфиса лоб в лоб столкнулась с чем-то вовсе не абстрактным, а достаточно среднего рода, но более-менее отдаленно напоминающим чадо Евы.
Чадо Евы было выкрашено в рыжеватый цвет, завершающий свою цветовую полноценность невероятными барашками мелкой химии. На принадлежность к женскому роду указывали и комки золотых с красными круглыми рубинами серег; точно такие же Анфиса видела вчера на продавщице из рыбного магазина.
– Здравствуйте, Анфиса, – сказало чадо Евы. – Не хотите ли сдать мой зачет?
Анфиса почуяла дискомфорт всей кожей и кивнула, чудом удержавшись от «да-с».
– Пройдемте, – тоном Эдмундовича сказало чадо Евы, и Анфиса прошла в аудиторию.
…В аудитории тихо шуршало несколько дев и младых людей весьма раздолбайского вида. «Пересдача», – облегченно выдохнула про себя Анфиса и потянулась за очень левым билетом, на котором сразу после номера курсивилось: «Методика и методология…» Дальше Анфиса читать не смогла и посмотрела на вопросы.
Их оказалось четыре:
1) Специфические потенции эстетического развития морально-нравственного воспитания чел-ка разумного;
2) Деятельность лаборатории прогнозирования эстетического развития чел-ка разумного;
3) О прерогативе развития когнитивных способностей в вербальной форме; метод наглядности для чел-ка разумного;
4) Цели и задачи практического курса «Методики и методологии» как цели и задачи чел-ка разумного.
Анфиса поморщилась и аккуратно поинтересовалась у сзади сидящего типа, нет ли у того конспектов за этот семестр, на что тип хмыкнул и поднял глаза в потолок, разведя руками. Тогда Анфиса решила выкручиваться сама, пока ее не стошнит, и постепенно белый лист начал заполняться обрывками безумных с точки зрения Homo Sapiens'а мыслей, и достаточно неглупыми с точки зрения методологического процесса, зерна которого догнивали в верхнем бессознательном Анфисы, спасибки за ликбез бесплатной вышке.