В поле уже шли поиски. Наверно, кто-то из ребят рассказал о нашем споре, и взрослые бродили в ангаре и рядом, разыскивая Машу. Но ни это поразило меня… в ангаре ведь была Маша – вон она, бьётся за воротами, кричит! Она нашлась! Обрадованный, я бросился к ней. И стал орать на бегу «Вот она! Вот же она!» и указывать пальцем на ворота, но все почему-то уставились на меня. А Машу никто и не собирался вызволять, точно её там не было. Я приближался – а Маша, совершенно белая почему-то, хотя, как сейчас помню – куртка её была тёмно-зелёного цвета, продолжала колотить в дверь… а когда я дотронулся до решётчатых створок, растаяла, как дым. Я вбежал, стал звать её, уверяя всех, что только что её видел… мне не верили, я распалялся всё больше. Рыл сено, думая, что она спряталась. Машиной бабушке сделалось плохо, когда она увидела всё это. В конце концов меня увели силой, как я не вырывался. И заперли дома.
Через несколько дней меня забрали родители, а Машу так и не нашли.
4
Больно мне было сейчас ворошить всё это. Неужели я виноват? И что имел в виду Фёдор, почему так разнервничался? Сдаётся мне – не только из-за тёплых чувств к девочке. У меня тогда диагностировали нервный срыв, я даже в школу не ходил какое-то время. Всё твердил, что Маша в ангаре… меня чем-то пичкали, и через некоторое время всё прошло; сама психика помогла стереть из памяти больные воспоминания.
Теперь, с некоторым испугом отложив дневник, а разглядывал монету. Убей не помню, как положил её в ящик стола, а может и не я это был, родители вынули из куртки да бросили… я стал тереть её о рубашку и наконец разглядел год – 1905, со стороны решки. Должно быть, царский ещё рубль. Стал тереть с другой стороны и глазам своим не поверил – под орлом был выбит год 2005, как раз когда произошла та история! Но такого же не может быть… я оттёр монету получше, но это лишь усугубило увиденное. С двух сторон монеты значились разные года – 1905 и 2005! Ровным счётом ничего не понимая, я решил разобраться и отправился к нумизмату.
Седенький, сгорбленный старичок долго осматривал монету через лупу и даже микроскоп. И выдал неутешительный вердикт: вероятно, это чья-то искусная шутка. Монета действительно старая, возможно царских времён, но год выпуска выбивался только на одной стороне, а здесь – возможно монету перебили, правда для какой цели, неясно. И конечно, быть такого не может, чтоб с двух сторон разные года, и он за свою долгую практику впервые такое видит.
Из лавки нумизмата я вышел более чем озадаченный. Эта история не давала мне покоя; кроме того, попахивало неплохим сюжетом. Сюжетом, которые я так люблю воплощать в своих книгах, но которые так трудно придумывать нарочно! Я не нашёл причин оставить это дело. Давненько я не навещал бабушку – она совсем старенькая уже, но сохранила жизненный оптимизм и лето всё равно проводит на даче. Всё же, у меня мировая бабушка! Никогда не жалуется и не сетует, лишь, бывало, скажет иногда, что я редко езжу навестить её. Придя домой, я поспешил исправить эту оплошность. Сложив вещи в небольшой чемодан, на следующий же день я выехал навстречу детским воспоминаниям.
Знакомые дороги, постаревшие дома, большие деревья, переставшие быть большими… и лицо бабули, испещрённое течением времени. Сердце сжимается при виде всего этого, при понимании ограниченности нашего бытия. Главная ценность детства – ты никогда не задумываешься о будущем.
Этим вечером мы пили чай у бабули на кухне. Она согрела старинный угольный самовар, достала самое вкусное варенье и самые вкусные баранки. И мы просто болтали, наслаждаясь моментом, о нас теперешних и нас давно ушедших, а за окнами уже давно стемнело. Мне даже не хотелось прерывать этот чудный вечер неприятными воспоминаниями. Но всё же я спросил:
– Бабуль, а помнишь, девочка Маша у нас была? Та что пропала… её ведь, вроде, так и не нашли…
– Не нашли, Андрюшенька… – бабушка как-то в миг погрустнела и проницательно так на меня глянула.
– А ангар тот – стоит ещё?
– Совсем заброшены те места. Скот теперь не держат, поля не косят. Никому ангар стал не нужен.
– А Федька? Помнишь Федьку? В Харитоновке жил…