– Он говорил про какое-то задание.
– А-а… – гомункул нервно и с облегчением рассмеялся. – Я уже подумал…
Энви старался держаться ближе к Эдварду и постоянно оглядывался: гомункулу казалось, что взгляды всех мимо проходящих прикованы к нему. Ему даже в голову не пришло, что таращатся вовсе не на него: Энви уже не привлекал столько внимания своей необычной внешностью, как было раньше, из бросающегося в глаза осталась разве что не принятая в Централе манера иметь неприлично длинные для парня волосы; броскую одежду сменили джинсы и чёрная рубашка с едва видным тёмно-серым черепом на груди. А вот появление Стального произвело настоящий фурор: с юным героем стремились поздороваться и познакомиться все кому не лень.
Он проходил по этому коридору столько раз, что мог с закрытыми глазами сказать, где что находится, даже самая мелочь, но впервые за долгое время знакомое место вызывало тревогу. Так было, когда гомункул ещё не уверился в мастерстве перевоплощения и опасался, что его вот-вот разоблачат. Так повторилось теперь, когда Энви больше не прятался за чужим обликом.
Стальной остановился у нужной двери и несколько раз стукнул. Гомункул весь поджался, в смятении переступая с ноги на ногу.
Дверь открылась со зловещим скрипом. Энви нерешительно переступил порог следом за алхимиком, и она тут же захлопнулась, в точности как в модных нынче кино-страшилках, которыми люди так полюбили щекотать себе нервы.
Если бы кто-то спросил мнение самого Энви, он бы в этот кабинет ни за что не зашёл. Гомункул как будто не в обычном помещении находился, а в пыточной камере. Дело, впрочем, было не в самом кабинете, а в сидевшем за столом человеке: он раз и навсегда запомнил, насколько страшен может быть этот алхимик, если всерьёз его разозлить. Одно присутствие внешне спокойного Огненного вызывало нервную дрожь и страх, скручивавший внутренности скользким кольцом.
Когда алхимик поднял на него взгляд, гомункул медленно попятился. На лице Мустанга возникла усмешка, в которой таились угроза и презрение, а руки он сложил так, чтобы было удобно одним щелчком вызвать огонь. Энви упёрся лопатками в стену, жалея, что не может сквозь неё просочиться.
Мустанг отвернулся. На Стального он смотрел уже по-другому, без сквозящей в эбонитовых глазах неприязни, тепло и в то же время деловито – гомункул отметил это мимоходом, приходя в себя после немого «приветствия» Огненного.
Разговор у них зашёл о некоем Макнамара Кестере, известном как Костяной алхимик. Последнее время он работал на пограничье Креты, следил за ситуацией, разбирался с недовольными алхимиками низкого сорта и просто криминалами, которые расшатывали и без того напряжённые пока отношения двух стран. Обычно он присылал доклады регулярно, но от Костяного уже под два месяца ни слуху, ни духу. Потому и понадобились Стальной и Энви – им нужно выяснить, куда делся Костяной. Если ситуация окажется слишком серьёзной — не начинать разборки в одиночку, а сообщить начальству. Если Энви взбредёт в голову какая-нибудь глупость – пусть лучше сначала подумает этой самой головой. Свободны.
Энви вышел из кабинета, шатаясь, как больной. К слежке подручных Огненного он уже привык и думал, что встречу с Мустангом тоже перенесёт куда легче, но стоило ему встретиться с презрительным, холодным взглядом, хранящим в себе угольки затаенного гнева, как внутри всё заледенело. Наверное, к Огненному ему никогда не привыкнуть.
– С тобой всё хорошо? – с лёгкой обеспокоенностью спросил мальчишка, когда они уже спускались к выходу.
– Всё просто прекрасно, – язвительно произнёс гомункул. Энви раздражала новая привычка Эдварда — выпадать из реальности и передвигаться на автомате, ничего вокруг не замечая. – Я прямо растроган, что ты, наконец, заметил.
– По тебе видно, – хмыкнул алхимик. На его лицо набежала тень недовольства, но скоро оно разгладилось: Стальной не собирался ссориться из-за такого пустяка. Занятно. После памятной битвы с Отцом он сильно изменился. Человек, который на ходу читал выданные Мустангом документы, уже не злился на упоминание о низком росте – давняя привычка осталась в той, другой жизни, как и предмет вечных подтруниваний. Он больше не позволял себе обычные для его возраста шалости и не улыбался. Но, как и прежде, видел людей в тех, кто сам себя человеком не считал. Когда-то Энви эта его манера забавляла, потом – здорово злила и пугала, потому что он, к своему удивлению, понемногу адаптировался к обычной жизни, и чем дальше жил, тем нереальнее казалось прежнее, гомункуловское существование. Дошло до того, что пару раз Энви всерьёз задумывался: а было ли оно? Не его ли это фантазии?
Глаза заслепило знойное, почти белое солнце. Зажмурившись, гомункул недовольно потёр глаза. До чего же неудобно, когда глаза сами не приспосабливаются к яркому свету! Ещё прошлым летом он мог без проблем смотреть на зависшее, как будто приклеенное солнце часами – не успевали глаза заслезиться или обжечься, как срабатывала регенерация. А теперь без солнцезащитных очков совсем плохо.
– Вот палит, а, – пробурчал Эдвард.
– В Крете будет ещё хуже, – мрачно посулил гомункул.
– Не каркай.
– Как будто на юге может быть по-другому.
– Ты всегда такой пессимист?
– Кто бы говорил? – фыркнул гомункул. – От тебя ещё недавно люди шарахались.
– Замяли. Хм, по официальным данным, Костяной служил в тылу во время Ишварской зачистки и работал на допросах. Кто его мог похитить? Другие государственные алхимики? Зачем он им может быть нужен? – алхимик перестал размышлять вслух и обратился к гомункулу: – Ты можешь что-то ещё о нём сказать?
– Притормози, слишком много вопросов, а я тебе не справочная.
– Энви, давай хотя бы сейчас ты отнесешься к делу серьёзно?
Гомункул выразительно подкатил глаза и чуть высунул язык. Эдвард продолжал сверлить его пристальным взглядом, в котором не было ни намёка на улыбку.
– Если серьёзно, то я могу сказать, что он в своё время чуть не стал ценной жертвой, — сдался Энви.
– Чуть?
– Ага. Вовремя остановился. Видел бы ты лицо этого ублюдка Прайда, когда он понял, что Костяной с крючка соскользнул…
– Он и там приёмным сыном побывать успел?
– Ну да. А потом якобы пропал без вести… Похищать Кестера слишком проблемно, он алхимик с хорошим боевым опытом и отсутствием жалости к людям. Я бы сказал, что Костяного подкупили, но ты только представь, сколько ему в таком случае должны предложить! И деньги его вряд ли заинтересуют. Карьерный рост тоже. Скорее всего, он ведёт свою игру, а вот зачем, я без понятия. Кресло фюрера ему вроде как без надобности…
– Ты сказал, что он чуть не стал ценной жертвой. Он знал про сырьё для философского камня?
– О чём ты? Костяной их видел разве что у Лотоса. Даже если допустить, что он знает, из чего, он всё равно без понятия, как их создавать. А-а, я понял, – уголки губ дрогнули, обозначая улыбку. – Хочешь сказать, его могли этим заманить? Не, вряд ли. Хотел бы – уже попытался бы провести воскрешение, он же без понятия, что за открытие Врат нужно платить.
– Ты всё только запутаннее сделал, — чуть свёл брови Стальной.
Гомункул только руками развёл, словно говоря: «Ну, а что я могу поделать?»
– Ладно, приедем, там и разберёмся, куда он делся.
– Главное, чтобы мы следом за ним никуда не делись.
– Мне казалось, тебе нравятся авантюры. Или тебе не хочется играть на равных?
– Я бы не назвал это «на равных». Мустанг не просто так сказал не лезть слишком далеко. Мы не знаем, с кем Костяной спелся и почему.
Энви разрывали противоречивые чувства: мысли о Крете его будоражили, но он предпочёл бы не встречаться с Костяным. Не хватало ещё быть втянутым в игру ветерана Ишвара и ввязаться по его милости во что-то серьёзное.