Энви покосился на лежащую на полу одежду и, символически изобразив плевок, направился к двери, но когда уже обхватил пальцами округлую ручку, вдруг остановился: его обуял странный, неконтролируемый страх, грозивший вот-вот перерасти в панику. Что-то внутри него истошно кричало: на улице опасно. Там военные Мустанга. Там может оказаться сам Мустанг. Они могут не так понять. Они могут пристрелить за попытку побега, которой не было.
Вспомнив удручающую пустоту холодильника и каменный хлеб, гомункул сердито дёрнул за ручку и почти что выбежал на улицу.
Централ гудел большим потревоженным ульем, оглушал рёвом железных зверей, которые не так давно заменили коней, манил запахами выпечки и свежих фруктов, разложенных на притулившихся к стенам лоточках. Стальному подыскали квартиру в центральном районе, самом шумном, оживлённом, беспокойном и дорогом в этом городе, где жизнь всегда кипела оживлённо суетливо и весело. Централ быстро зализывал раны недавних событий и снова вертелся заводной разноцветной игрушкой, которую больше не сжимала сильная рука Отца.
Энви шагал быстро и то и дело нервно осматривался, не видно ли кого из военных? Глупо, конечно, не будут же они являться ему на блюдечке с голубой каёмочкой. От невозможности отследить, где они, волосы шевелились на затылке. Он ощущал на себе внимательные взгляды невидимых врагов, и каждый шаг казался Энви последним. Кусая губы, беззащитный ныне гомункул размышлял о том, сколько же метров ему дадут пройти прежде, чем выстрелят. Не самое приятное занятие, зато хоть как-то отвлекало от засевшего глубоко внутри ледяного комка страха.
Люди вокруг косились на него с оттенком неодобрения, а какая-то старуха, ростом ниже Элрика, вдруг вытаращилась и принялась громко причитать о нравах нынешней, совсем распустившейся, молодёжи. Гомункул уже прошёл мимо, а она всё продолжала читать нотации. Дребезжащий старушечий голос раздражал. Противно. Вот у Ласт был совсем другой голос, его слушать было физически приятно. Ласт… Когда она погибла, Энви было непривычно горько и немного больно, хотя его философский камень тогда оставался ещё цел и невредим. Как ему хотелось лично размазать Огненного за то, что посмел забрать Ласт, сколько ненависти кипело в нём! Только вот решал судьбу Мустанга совсем не он, а Брэдли посудил оставить алхимика в покое. Мысль о мести грела Энви изнутри, но ей не суждено было свершиться. Вместо этого отомстили ему – с той же жестокостью, с какой мечтал он сам.
Он отошёл достаточно далеко от дома, а пули над головой ещё не свистели. Приободрившись, гомункул направился к зданию с говорящей надписью: «Весёлый котелок». Не так всё и плохо, оказывается. По крайней мере, пока его убивать не собираются.
Внутри было просторно и людно. Удивляться нечему, выходной же. Гомункул оценивал обстановку, раздумывая, где ему лучше сесть и кого же безопаснее прогнать. Несколько подвыпивших мужчин, семья, ещё одна семья, компания в семь человек… Взгляд остановился на одиноком подростке, который явно никого не ждал и заскочил перекусить. То, что нужно. Запомнив расположение выбранного стола, Энви прошёл к стойке, за которой стояла молодая ещё женщина, чем-то неуловимо напоминавшая ему Изуми Кёртис, хотя внешность у них была совершенно разная, начиная с цвета волос и заканчивая телосложением.
– Добрый день, – она приветливо улыбнулась. – Принести вам меню?
– Да, – Энви покосился на выбранный столик. Подросток ещё сидел там и уходить не собирался: облокотившись на стол, спрятал лицо в ладонях и весь как-то сжался. Ещё один мученик нашёлся. Гомункулу только сильнее захотелось его прогнать, чтобы глаза своим присутствием не мозолил.
Женщина ненадолго ушла и вернулась уже с тонкой тёмной папкой. Немного её полистав, гомункул остановил свой выбор на отбивной, салате и чашке кокосового какао – он и раньше такое видел, но как-то пробовать не доводилось.
– А вот это – с собой, – указал он на несколько красочных картинок с заковыристыми названиями, в очередной раз подумав, как же людям нравится всё себе усложнять.
– Хорошо. Подождите немного, сейчас вам принесут.
– Ага, – моментально развернувшись, Энви решительно направился к застывшему за его столом пацану. Тот, похоже, был примерно в том же состоянии, что и Элрик: чтобы его заметили, гомункулу пришлось дать ему подзатыльник. Испуганно вскинув глаза, человечишка что-то пролепетал, причём так тихо, что Энви поначалу даже слов не разобрал.
– Тут… тут свободно, да, – чуть громче проблеял раздражающий щенок и немного отодвинул свой стул.
– Вон пошёл, пока я тебя не вышвырнул, – прорычал в его сторону гомункул.
Человечишка послушно сбежал к другому незанятому столику в противоположном конце. Энви предпочёл бы, чтобы он вовсе убрался, но не гоняться же за ним по всему залу, тем более, что своё гомункул получил? Да и гоняться за ним было бы пустой тратой времени: Энви подобные кислые физиономии забавляли только тогда, когда причиной чьих-то мучений был он сам, а если смотреть со стороны – скучно и даже противно становится. Проявления слабости его в этом случае раздражали: гомункул никогда бы себе не признался, но видел в них отражение себя, своей самой беззащитной формы, лишнее напоминание о которой было, пожалуй, самым уязвимым его местом.
Заказ принесли довольно быстро. Придвинув к себе тарелку с куском говядины, Энви с наслаждением впился зубами в ещё горячее мясо. Теперь он понимал, почему Глаттони от своей трапезы оторваться не мог… Впрочем, следить за тем, чтобы его столик никто не занял, гомункул не забывал: стоило невысокой женщине с конопатой девчонкой приблизиться, как он демонстративно положил ногу на свободный стул. Наградив его полным укора взглядом и покачав головой, женщина отошла. Они устроились за соседним столиком, и девчонка ещё долго пялилась на него в ожидании непонятно чего, чем порядком раздражала. Когда женщина одёрнула назойливую мелочь, гомункул был ей даже благодарен.
Покончив с едой, он с наслаждением потянулся и вздохнул. У такого тела есть и свои плюсы: раньше Энви удовлетворения от сытости не ощущал. Еда ему тогда и не нужна была, но пробовать различные вкусы нравилось. Это было его своеобразной рулеткой: порой попадались приятные вкусы, порой тянуло выплюнуть обратно, зато в обоих случаях запоминались надолго; когда делать было совсем нечего, Энви перебирал воспоминания о вкусах, как яркие, красочные бусины. Он ими по-своему дорожил.
Людей всё прибывало, в том числе и семьи с детьми. Получать удовольствие от пребывания здесь он больше не мог, так что предпочёл расплатиться и уйти, пока желание выгнать их всех к чертям не стало слишком сильным.
Идти обратно было куда легче: Энви уже понял, что по ничтожному поводу на него не набросятся, его врагам нужно что-то более веское, чем простая прогулка. А раз так – пусть следят, сколько влезет, а он будет делать вид, будто ничего не замечает. Такая игра тоже приносит наслаждение.
Гомункул пнул входную дверь – она с грохотом растворилась. Скользнув внутрь, он закрыл её повторным пинком и прошёл в комнату. Алхимик как лежал на кровати, так, похоже, и не вставал, даже поза та же.
– Элрик, а я еды принёс, но с тобой не поделюсь! – Энви немного выждал, ожидая какой-нибудь реакции, но мальчишка только покосился на него. – Ладно, шучу, — кисло произнёс гомункул, видя, что Стальной нисколько не оживился. – А то ещё помрёшь тут. Вам, людишкам, стоит только не поесть несколько дней, и уже с ног валитесь… Скажи уже что-нибудь наконец, а то я как со стенкой разговариваю.
– Не хочу есть.
– Меня это не интересует, — холодно ответил гомункул. – Если надо, насильно запихну.
– Серьёзно? – Стальной даже на локтях приподнялся.
– Сомневаешься?
– Странно тебя таким видеть.