– Ясно.
Он постепенно приходил в себя, и вместе с этим осознавал, что Элрик увидел его напуганным почти до обморочного состояния. Вообще-то, утром было едва ли лучше, но глупость положения его разозлила: никакого огня, конечно, не было, иначе Элрик не стоял бы на пороге, а дом уже выгорел бы.
– Что тебе ясно? – напряжённо процедил Энви, прищуриваясь.
– У тебя пирофобия, – устало ответил алхимик. – Заходишь или мне дверь закрыть?
Энви не стал делать вид, что и без этого обойдётся. Хватит, насиделся уже в одиночестве. Лучше уж провести остаток ночи по соседству с Элриком, чем остаться наедине с собственным страхом.
Положив руки под голову, Энви бессмысленно смотрел в потолок. За окном уныло шумело: непогода ближе к ночи разыгралась не на шутку, и чем дальше, тем ливень становился сильнее. Завтра улицы будут напоминать обмелевшие речки, и наверняка будет туман. Энви не любил, когда мир окутывало сизое прохладное марево: в нём подчас даже своей руки не видно, а ещё он похож на сбившуюся в густое облако тревогу. Больше, чем туман, гомункул не любил только песчаные бури. Попал он однажды в такую, так песком засыпало, что пока выбрался, успел дважды умереть от удушья, а потом ещё битый час плевался песком, которым буквально пропитался.
Небо разорвал грохот грома, обрушившегося на землю с такой силой, что всё вокруг задрожало, а гомункул испуганно вскочил, подумав, что началось землетрясение. Стёкла задребезжали, грозя вот-вот тоже разлететься в куски. Даже Элрика проняло, вон как встрепенулся.
– Ал? – вырвался у него хриплый, отчаянный шёпот.
За окном молния лизнула истерзанную темноту и утонула в ней спустя несколько секунд. До Энви не сразу дошло, почему Стальной позвал брата.
Понял, когда жуткий грохот, отдалённо напоминавший лязг громадных доспехов, повторился.
– Не уходи, Ал! – мальчишка слетел с кровати, помчался к двери и скрылся за ней быстрее, чем гомункул успел что-то сказать.
Стальной, похоже, действительно умом тронулся. Энви такой расклад не нравился: ему нужно было, чтобы Элрик смирился со смертью брата, а не убегал в собственную реальность, в которой он ещё жив. Не грохнулся бы в обморок по дороге, как в прошлый раз… Придётся за ним присмотреть.
Гомункул нехотя поплёлся к двери, дёрнул за ручку. Стоило только высунуть нос из дома, как на него обрушился жгучий поток подтаявшего льда, и Энви с большим трудом подавил желание сразу же вернуться в сухую и тёплую комнату – особенно когда в метре от него ударила молния. Гомункул отскочил в сторону, про себя подумав, как же ему повезло. Однажды он был слишком беспечен и попал под такую вот светящуюся изломанную стрелу. После этого во всех смыслах шокирующего опыта Энви сильно недолюбливал дождливую погоду и предпочитал в разгул ненастья отсиживаться в домах.
Дождь издевательски-бодро шлёпал мостовую крупными каплями. Энви шлёпал по лужам, уже жалея, что не догадался накинуть хотя бы плащ. Ноги ломило от холодной воды, в надетых наспех ботинках неприятно хлюпало, ещё и носки к ступням липли. Энви несколько раз порывался снять обувь, но без неё точно было бы ещё хуже, и он, скрепя философский камень, сдерживался. И без того изрядно испорченное настроение стремительно падало в неизведанные глубины: Элрик как сквозь асфальт провалился, хотя физически это, конечно, невозможно…
Энви затормозил в глубокой – по щиколотку – луже: а вот вполне возможно, если ты алхимик. Вдруг Элрика переклинило, и он задействовал алхимию, чтобы спрятаться или поискать братца в канализации - или что там без пяти минут сумасшедшему может в голову прийти?
Плюнуть бы на всё и вернуться, пусть Элрик бродит под ливнем, сколько хочет, и отрубается, где придётся. Не хватало ещё самому простудиться из-за чужой галлюцинации. В том, что для него теперь подхватить простуду вполне реально, гомункул не сомневался: в нынешнем состоянии красной тинктуры хватало только на поддержание жизни в ставшем ужасно уязвимым теле, так что о защите от болезней можно даже не заикаться.
Энви остановился, не пройдя и улицы: возвращаться одному как-то страшно – что могут подумать при этом подручные Мустанга? Правильно. Что нелюдь-гомункул прикончил мальчишку в порыве злости. Вывод сам собой напрашивается: они ведь со Стальным совсем недавно врагами были.
Энви тоскливо взвыл: никуда он не денется. Как бы он ни плевался в сторону алхимика, который напоминал ожившую мумию, без Элрика не обойтись.
В плечо что-то сильно стукнулось, отскочило, затем ещё и ещё. Гомункул завертел головой, не понимая, что за дурак осмелился над ним так глупо подшучивать и где без пяти минут труп засел. В лужу рядом что-то смачно плюхнулось – Энви опустил взгляд и увидел несколько тающих белых шариков.
Град.
Холодные белые снаряды били по земле, хлестали по незащищённой коже, оставляя после попадания жгучую боль. Вот каждый раз так: думаешь, что хуже быть уже не может, и притягиваешь к себе ещё больше неприятностей. Вздрагивая от секущих ударов снежной плети, он ринулся под первую попавшую крышу.
Переводя дух, он обвёл взглядом освещённую фонарями дорогу – надо же понять, куда ещё перебежать можно – и в изумлении вытаращился на фигуру у одного из кованых столбов. Что может заставить человека выйти из дома ночью, тем более, в такую непогоду? Откинув мешавшие смотреть пряди назад, он прищурился. Человек неподвижно стоял посередине улицы, высоко запрокинув голову и высматривая что-то в рокочущем небе. Рассеянный свет фонаря выделял плащ, похожий на застывший сгусток крови, плотно облегавший плечи… Да это же Элрик! Гомункул оттолкнулся от стены, и нескончаемый рой белых градин снова принялся его жалить. Всё в нём кипело, облегчение от того, что Элрик нашёлся, смешивалось с желанием отвесить ему хорошую оплеуху, и Энви сам не знал, что выкинет, когда окажется на расстоянии удара.
– Элрик, эй! – крикнул он ещё на подходе. Алхимик, кажется, вздрогнул и медленно обернулся. В полумраке его лицо казалось меловым, как будто перед Энви призрак из страшилок, а не живой человек.
– Я его потерял, – впервые за последнее время лицо Стального выражало что-то кроме каменного безразличия ко всему миру. Искажённое страданием, которое долго точило алхимика изнутри и лишь теперь проявилось внешне, оно пугало. – Обещал, что верну ему тело, а сам… – Элрик горько усмехнулся и провёл мокрым рукавом по глазам.
Этого ещё не хватало. Энви не только не умел сочувствовать, он даже изобразить сочувствие не мог, а Элрик нуждался в поддержке как никогда. Мечась по залитому водой Централу, Энви не единожды прокручивал в голове варианты разговора, но вероятности того, что Стальной выразит своё горе при нём, не учёл. Гомункул же его враг, который в последнюю очередь станет кому-то сопереживать – мальчишка не мог об этом забыть. Неужели ему настолько всё равно, кому выговариваться?
– Тебя спас, а его не смог, – в голосе Элрика было столько тоски, что Энви не мог слушать. У него самого внутри что-то сжалось, но отнюдь не из-за сочувствия: гомункул боялся услышать «Лучше было бы наоборот».
– Что, жалеешь? – перешёл в наступление гомункул. – Хочешь, чтобы на моём месте был он, да?
Жгучая зависть закипала в нём, как в котле. Гомункул, правда, хотел иметь то, что незаслуженно легко доставалось людям. Он ненавидел в себе это стремление, с которым ничего не мог поделать, и когда подспудное желание осуществилось, Энви испугался. Он не хотел платить за него своими способностями, тем более – быть заменой и видеть, как его сравнивают с другим человеком.
– А кто тебя просил вмешиваться в мою жизнь? – Энви уже не говорил, а шипел – настолько был зол. – Хотел показать, какой ты весь из себя благородный? Чёртов лицемер, думал, мне будет очень радостно ощущать себя пустым местом? Ты же кроме своего брата вообще никого не видишь! Если решил сходить с ума – флаг в руки, только меня отпусти!