Старик, я не мог без Юли, с ума по ней сходил, я влюбился впервые по-настоящему. У меня был адрес, и зимой, под Новый год, я приехал в Москву. Юля офигела, когда увидела меня на пороге, но потом все-таки пригласила войти. А я с собой привез домашнего вина. Предки ее свалили в театр, ну мы не стали тратить время, выпили за встречу и сразу же занялись любовью. Потом явились родители Юли, и знаешь, у меня челюсть отвисла: Раечка оказалась не подружкой Юли, а ее родной матерью. В общем, Юля этим летом приедет в Цхинвал со своей «подружкой», так что ты гони сюда. Махнем куда-нибудь в горы и офигенно проведем время. Про Раечку скажу, что она прекрасная дама, хоть ей и за сорок. Ты в нее влюбишься, отвечаю за базар. Я серьезно, чтоб мне сдохнуть. Я-то знаю твой вкус, попа у Раечки необъятная, груди во, так что останешься доволен. Для информации: Раечка хоть и замужем, но трахается с кем захочет, они с супругом в свободных отношениях, врубаешься? То есть сама по себе. Да, привези денег, я после Москвы совсем обнищал. Беса».
А мне надоело драться с местными. Не знаю, почему они все время кидаются на меня, чем я отличаюсь от остальных? То ли волосы мои кудрявые раздражают этих подонков, то ли клевая одежда, в которой щеголяю на улице? Теперь, когда отец нашел офигенную работу – плетет в кооперативном цехе проволочную сетку для оград – и привозит домой баблосы пачками, я клянчу у него деньги на шмотки. Правда, раскошеливается он без особого энтузиазма, бывает, и зажимает, но это, конечно, зря.
– Знаешь что, зарабатывай-ка сам, – говорит он, растянувшись в трусах до колен на диване перед телевизором. – Ты уже не маленький, тебе уже восемнадцать…
– Ты серьезно не хочешь дать мне денег? – спрашиваю я с дрожью в голосе. – Я ведь не на шмотки прошу, а на поездку домой, на родину…
– Включи-ка лучше телевизор, утром потолкуем.
Зачем тянуть до утра, думаю я и вдруг изо всех сил бью кулаком по кривой толстой стене из глины. Кожа на костяшках рвется к чертям, она, кстати, не заживает у меня второй год, и я ору в исступлении:
– Зачем ты привез меня сюда?! Кто тебя просил об этом, мать твою?!
Сейчас я могу материться при родителях курить, бухать – одним словом, вести себя, как взрослый. Притащил бы домой свою девушку, но эта дрянь не хочет за меня замуж. Она таджичка и может выйти только за мусульманина. Ну ничего, придет и мне повестка из военкомата. О, тогда я запишусь добровольцем в Афганистан и буду биться как тигр, и в конце концов какой-нибудь грязный обкуренный дух всадит в меня пулю. И все командование соберется у моего остывающего на горячем песке тела, а вокруг в чалмах и халатах валяются духи, которых я порешил из своего автомата. И самый главный, ну там генерал какой-нибудь, снимет с себя Звезду Героя и собственноручно привинтит к моей пробитой пулей груди. Потом меня поднимут на носилках, как Гамлета, датского принца, и понесут к вертушке. Ну а деньги на поездку предки пусть потратят на мои поминки.
Отец поднимается с дивана, я спиной чувствую, что он напуган, как будто в первый раз видит меня таким. Мама говорит, что он сделал меня пьяным, потому, мол, я такой психованный. Наивная женщина, со мной все в порядке, просто ужасно хочу поехать на родину, а для этого нужны деньги. Вот и приходится изображать из себя психа, чтоб получить от предков триста рублей.
Отец не знает, как меня успокоить, и начинает мямлить, что хотел как лучше, то да се, мол, на родине плохо с продуктами, а здесь, в Душанбе, всего навалом, и это правда…
В Цхинвале мы пухли от голода, ничего нельзя было купить, даже если у тебя водились деньги. Консервы и те исчезли с прилавков. За молоком и мацони я шел засветло и торчал в очереди часами. Бывало, мне не доставалось, и я возвращался домой злой с пустыми бутылками. Однажды сосед наш, хромой Чиро, заколол козу и стал жарить шашлык. От запаха мяса у меня поехала крыша, я выл и метался по комнате, закапав пол слюной и слезами. Мать следила за мной со страхом, прижимая к груди младшего брата, должно быть, боялась, что я зарежу его и съем, хотя ни о чем таком я не помышлял. Но, видно, во взгляде обезумевшего от голода подростка сверкали и людоедские искры. В общем, кончилось тем, что бедная моя матушка с братишкой пошла к хромому Чиро просить продать нам немного мяса. Тот, конечно, вошел в положение, денег, спасибо, не взял, и передал ей через ограду шмат козлятины. Мама вернулась домой, ликуя, и хотела наварить мясного бульона, чтобы хватило надолго, но я на нее так взглянул, что она сразу же зажарила подачку на сковородке, которую я потом вычистил хлебом, как наждачной бумагой, и она заблестела, как новая.