Выбрать главу

Дэвид мог только молча смотреть на себя.

— Мир снов — это лабиринт, — спокойно сказал другой. — Стоит попасть в него, и никогда не будешь уверен, что выбрался в реальный мир, или что он вообще существует. Мы также не можем узнать, добрались ли мы до сердца лабиринта, до оси, вокруг которой вращаются все неудачи мира. Но это не важно. Мы с тобой знаем, что это сон во сне, и можем не путать себя головоломками. Мы можем честно говорить друг с другом, не так ли?

— Как хочешь, — просто ответил Дэвид, радуясь, что дар речи вообще вернулся к нему.

— Отлично, — сказало его второе «я». — Во-первых, дети в безопасности. Пелорус и Мандорла присмотрят за ними так, как если бы они были их собственными, а Зиофелон не станет им сейчас вредить. Корделия всегда была в безопасности, а теперь, наконец, может освободиться от своего незваного соглядатая.

Во-вторых, у тебя больше сил, чем ты думаешь, — и ты получишь ещё больше, когда увидишь, чего добиваются Демиурги от твоего провидения. Существо, которое ты называешь Баст, может погасить твою жизнь, как пламя свечи, но сейчас она не посмеет этого сделать. Пока у Зиофелона есть Харкендер, а у создателя Гекаты — Стерлинг, у неё должен оставаться ты. Ей повезло, так как ты лучший из трех. Остальные могут считать, что ясно видят мир — даже несчастный Люк Кэптхорн считает, что разбирается в безумном устройстве мира так же хорошо, как все — но, по правде сказать, ты единственный имеешь шанс действительно все понять. Не важно, что Зиофелон вывел Таллентайра из игры и остановил де Лэнси, значение имеешь только ты.

Тебе откроется больше, чем остальным, если тебе только хватит смелости, — и тогда ты будешь слишком ценен, чтобы Баст могла от тебя отказаться. Используй это преимущество, Дэвид, требуй своего. Она выполнит не все, но хоть что-то да сделает. Ангелы уже боятся, иначе бы они не решились на этот дерзкий эксперимент. Когда результат станет им известен, они испугаются ещё больше. Нельзя их недооценивать, Дэвид, они крайне опасны. Но та, которая владеет тобой, нуждается в тебе не как в простом инструменте, а как в истинном оракуле, и ты можешь заставить её оплатить твои услуги. Требуй, чего захочешь, и что бы Баст тебе ни дала, требуй большего. Со временем ей придется дать тебе часть того, что ты просил.

— Почему? — резко спросил Дэвид.

— Никаких вопросов, Дэвид. Помни, что это всего лишь сон во сне. Это время для совета и поддержки. Все будет хорошо, если ты выполнишь их требования настолько добровольно, насколько это возможно. Прими боль, Дэвид, и больше никогда тебе не станет хуже. Никогда, обещаю тебе.

— Как я могу тебе верить? — прошептал Дэвид. — Как я могу верить, когда ты носишь эту маску? Все это обман, издёвка. — Но говоря это, он почувствовал, что это что-то необычное, сон, подобного которому ему никогда не снилось.

— Неважно, во что ты веришь, — сказал двойник голосом, который не был похож на голос Дэвида. — Это всего лишь сон, и ты можешь почерпнуть из него столько, сколько хочешь. У меня есть хорошие новости: ты выберешься из всего этого более сильным, чем раньше, и сможешь исправить то, что следует. Я просто требую, чтобы ты запомнил это и был готов добиться лучшего результата, когда представится такая возможность. Требуй, Дэвид. Если тебе не ответят, требуй снова. Даже если реакция будет минимальной, ничто не потеряно; ты только выиграешь, если будешь настойчив.

Конечно, ты не можешь мне верить, так как я — только часть твоего сна, но это не важно. Дети спасутся, также как Корделия и ты. Требуй лучшего обращения в будущем, и твое желание исполнят, пусть и неохотно.

В том, как были сказаны последние слова, чувствовалось, что разговор окончен, и изображение человека за столом начало расплываться в воздухе.

— Один вопрос, — быстро сказал Дэвид. — Только один. Ты сказал: «требуй», и я требую ответа!

Человек за столом мягко улыбнулся, но его лицо уже было почти прозрачным.

— Отлично, — ответил он. — Один вопрос — один ответ.

— Кто ты? — спросил Дэвид. — И не смей говорить мне, что ты Дэвид Лидиард, или что имена не играют роли. Скажи мне свое настоящее имя!

Другой продолжал улыбаться, но его тело начало терять плотность. Вся комната исчезала в призрачном мареве, словно уходила в темноту, откуда возникла. Дэвид почувствовал пугающую и беспокойную убежденность в том, что последней исчезнет улыбка, и он останется без ответа. Но, в конце концов, какой справедливости мог он ожидать от лабиринта снов?

Но он ошибался, он получил ответ. Когда образ растворился, губы вымолвили слова, и легкий звук был хорошо различим:

— Я — Махалалель, — сказал призрак, и тьма поглотила его.

Он проснулся все в той же темной пещере, но волки ушли, пещера была пуста. Стены краснели, он видел словно исходящее от них тепло. Он встал и вышел из пещеры по тому же тоннелю, через который попал в неё.

Снаружи кто-то ждал его.

Она выглядела как Корделия, но он ни на секунду не поверил в то, что это была его жена. И дело было не в том, что она выглядела на двадцать лет моложе, он и сам выглядел так же. Выражение её лица подсказало ему, что это какой-то коварный призрак, решивший обмануть его.

Она протянула руку. На ладони лежали два фиолетовых яблока, каждое не больше, чем основание её большого пальца.

— Время пришло, — сказала она — Ешь.

Он взял яблоко.

«Я знаю, кто ты. И я знаю, что плод отравлен».

— Ты бы предпочел увидеть меня в том облике, который был моим, пока я жила в мире людей? — спросила она.

Он покачал головой.

— Внешность здесь не важна. В этом мире ты можешь притворяться кем угодно. Но это разрушит иллюзию, не так ли? Это освободит наше внутренние видение от всех оков заблуждения, которые смущают и пленяют нас.

Ему показалось, что она нахмурилась.

— Не сейчас, — сказала она. — Обмен заложниками ещё не завершен. Это деликатное мероприятие.

— Ещё бы, учитывая, как сильно ангелы ненавидят друг друга и не доверяют друг другу, как отчаянно боятся того, что могут увидеть, когда посмеют взглянуть. Почувствуешь ли ты боль, или она служит только нам?

— Я живое существо, как и ты, — сказала она. — Пламя моей души дает нам силу видеть. Мы все будем страдать одинаково. Если ты знаешь, кто и что я, ты знаешь, как я жила. Ты действительно считаешь, что испытывал самое худшее?

Он вспомнил, чем она была. Он вспомнил, чем был Джейкоб Харкендер эти двадцать лет. Он легко улыбнулся и сказал:

— Ты была создана, чтобы быть тем, что ты есть — как Сфинкс и Габриэль Гилл до тебя. Габриэль восстал, и если тебе что-то не нравится в твоей жизни, у тебя есть силы поступить так же.

— У меня есть сила, — согласилась Геката. — Но я лучше знаю, что мне с ней делать. Время пришло. Ешь.

Дэвид взял маленькое яблочко и проглотил его целиком. Он почувствовал, как оно на мгновенье застряло у него в горле, но затем скользнуло вниз. Вместе с ним впитывался мир снов Гекаты.

Он обнаружил, что находится в большом доме, в котором бывал много раз; но теперь он стал иным, так как оказался в чужом теле и смотрел на пыльные коридоры чужими глазами. Обычно он ничего не мог разглядеть в окружавших его зеркалах, но теперь они показывали дюжину отражений одной и той же фигуры: у неё было лицо молодой Корделии, но это была не Корделия. Это была Геката, собравшаяся отправиться в пирамиду Баст вместо него.

Ландшафт сна был знаком, но видение Гекаты было гораздо внимательнее и увереннее, чем его. Она не считала пугающим звук часов, не замечала ничего смущающего в лабиринте коридоров, ничего подавляющего в звездном небе.

Она шла легкой поступью, затем взлетела так легко, словно полет был её второй натурой. Она летела по тенистому каньону без страха и не чувствовала одиночества в разрушенном городе с его огромными, сброшенными статуями. Она летела спокойно и терпеливо, не испытывая тревоги, пока…

Пока она не увидела пирамиду.

Здание показалось ей столь же мрачным и полным угрозы, как когда-то и Дэвиду. Портал входа и катакомбы за ним внушили ей то же чувство обреченности, которое они всегда внушали Дэвиду, а желтеющий свет, который всегда немного ободрял его, ей показался пугающим.