- Выпусти его изо рта, побыстрее...
Я тотчас исполнила приказ. Оливье резко подтянул меня к себе, оказавшись сверху, и довольно резко вошёл в меня, заставив вскрикнуть. Сделав пару выпадов вперёд, он закрыл глаза, и, застонав излился в меня. – Некоторые кавалеры заставляют дам во время процесса глотать семя, либо извергают его на грудь или лицо женщины. Я же предпочитаю оставлять его там, где оно и должно находиться – в лоне. Особенно если делаю это с законной супругой. Я скривилась, представив, как это можно проглотить. – Как можно заставлять потреблять это даму? Это же мерзко! – Ну, некоторые женщины наоборот находят это хм... привлекательным. Но, опять-таки, не всегда вкус сей жидкости может прийтись по душе чаровнице. А смотреть, как вы оплюёте всю постель моим семенем, я, право, не хочу. – Если вы меня заставите такое глотать, то можете вообще забыть об этом развратном действии, – фыркнула я на это. – Ну, моя прекрасная нимфа, мне же было приятно. Вы не представляете какие ощущения нахлынули на меня, пока ваш прекрасный ротик работал так, как, в принципе, и должен в супружеской спальне, вместо пустой болтовни, – он поцеловал меня в щёку. – Знаете, та жизнь в Париже, видимо, развратила вас, – задумчиво проговорила я. – Моя наивная инфанта, этим занимаются все и везде. Сей процесс так же популярен, как и наша первая поза в брачную ночь, – он улыбнулся и привлёк меня к себе, – Знаете уже довольно поздно, предлагаю погрузиться в царство Морфея. Я согласилась на его предложение. Одев рубаху, я легла подле него, прижавшись к мужской груди. Постепенно мир вокруг меня таял. Я беспечно погружалась в тихий мир грёз, чувствуя, как сильные руки гладят мои волосы.
====== Глава 8.2 Сон и реальность ======
Сон, который приснился мне, был странным и пугающим. В нём я несла корзинку с младенцем, взбираясь в гору. Я шла, спотыкаясь, по дорожке, окутанной туманом. Внезапно я оказалась возле обрыва. Чьи-то сильные руки в это время обхватили меня, я ощутила дыхание на своей шее. Расслабившись от ощущения защищенности, я не заметила, как эти же руки слегка толкнули меня в спину. Толчок был не сильным, но я тут же полетела с обрыва в пропасть. Прижимая ребёнка к груди, я кричала, и слышала сверху злорадный женский хохот. Острые камни торчали как колья. Я и дитя стремительно приближались к ним. Вдруг на одном из выступов появился силуэт в рясе. Его руки ухватили меня. – Я не удержу обоих, – с сожалением проговорил он, – Вы или младенец? Не мешкая, я протянула ему корзину. – Нет, дорогая. Вы важнее, чем то, что и ребёнком не является, – указал он мне на пелёнки, с лежавшим в них окровавленным комком из зловонных ошмётков плоти, над которым суетно вились мухи. Подтащив меня к себе, человек взял корзину, и швырнул её в пропасть. – Нет, нет!!! Там же ребёнок, там же мой ребёнок! – кричала я, ощущая вкус горечи и отчаяния, ломаемая сильной болью во всём теле. – Беду нельзя предотвратить, но можно попытаться с ней справиться, – произнёс силуэт в рясе, и резко втащил меня в пещеру в скале. Зловещая, непроглядная тьма поглотила нас, заставив меня закричать ещё громче. – Что с вами?! Вы вопите на всё крыло! – нагнулся надо мной граф, пытаясь меня разбудить. – Ребёнок… погиб ребёнок! – прошептала я, часто заморгав.
- Чей? – удивлённо уставился Оливье.
– Мой…
На мгновенье лицо его побледнело.
– Раз вам снятся такие сны, тогда лучше будет остаться в замке. Быть может, верховая езда вам вредна? – предположил он. – Нет, ребёнок погиб, потому что вы меня сбросили со скалы, – с упрёком произнесла я, – Меня спас какой-то монах… или священник... – Что за чушь вы несёте?! Нужно поговорить с Рене; стоит выделить вам особые молитвы на ночь, дабы вы спали спокойнее. – Это просто кошмар, просто сон, – прошептала я, больше для самой себя, – Но я всё-таки с вами поеду. Оставаться одной и думать о сне – выше моих сил. Мне надо отвлечься. С этим доводом граф согласился. Да и выглядела я сегодня намного лучше. Ссадины и синяки побледнели, а пудра практически полностью их скрыла. Опухлость губ и отёчность лица сошли, хотя кожа всё ещё была бледноватой. Самое главное, мазь подействовала, и мои ягодицы более не испытывали ноющей боли. После завтрака, съеденного мною под одобрительный взгляд графа подчистую, мы направились во внутренний двор. Весна медленно, но верно вступала в свои права. Под лучами солнца снег сходил, оставляя большие проталины, хотя местами в тени всё ещё лежал толстый слой льда, и ночами грязевые лужи снова застывали. Для поездки я выбрала бордовое платье с золотистой вышивкой в виде любимых мной роз. Волосы были убраны в простую причёску, а покрывал её чёрный бархатный берет, украшенный крупными жемчужинами. Тёплая накидка с капюшоном, подбитая песцом, на ногах черные кожаные сапожки, и чёрные бархатные перчатки на руках. Из украшений простая золотая цепочка с распятием, жемчужные серьги и обручальное кольцо, которое я не снимала с момента венчания. Я взобралась на Донну. Граф приказал груму Деодату вести мою кобылу под уздцы, до самого города. Посмотрев на мой надутый вид, супруг с улыбкой произнёс: – Мадам, ваши риски должны быть сведены к минимуму. Я не стала спорить. Хотя теперь наша процессия ползла в городок Ла Фер черепашьим шагом. Мод так же отправилась с нами, следуя на коне позади Гримо. – Вас ссадят возле ворот. Пойдите, походите по улочкам, послушайте сплетни, вообще займитесь любимым делом, – приказал ей граф. Мод послушно кивнула. Наконец, мы доползли до города, входившего в собственность Оливье. Он был небольшим, но довольно опрятным; узкие улочки, однако, помойных куч не наблюдалось. Ночные горшки и помои никто не выливал на улицу, под ноги и на головы прохожим. – Для этого у них есть специальные места. За нарушение чистоты в городе жителей ждёт существенный штраф. Мне пришлось ввести этот закон после эпидемии холеры пять лет назад, когда из-за зловоний на улицах у населения развивались болезни. Знаете ли, лечить их затратно, как и бороться с эпидемией. Легче приучить их гадить в безопасном месте, нежели потом тратить уйму средств на предотвращение смертей, – пояснил Оливье. После того как Мод слезла с лошади возле ворот, мы направились к городской церкви святого Марка. Это было прекрасное строение, небольшое, но в мрачноватом готическом стиле, с аккуратным кладбищем рядом. В основном там покоились священники, монахи, и уважаемые жители городка. Остальные же обретали вечный покой на большом погосте за городом. Отец Доминик, уже отслуживший утреннюю мессу в церкви, встречал нас на паперти. – Ваша светлость, я рад вас видеть в этом прекрасном святом месте! – поклонился он графу, – Мадам, я молился за ваше здравие, после падения в озеро! Вижу, Господь внял мне, – покровительственно произнес отец Доминик, взглянув на меня. После мы зашли вовнутрь церкви. Она была поистине прекрасна; искусно расписана, со старинными витражами и запечатлёнными на них ликами святых Прованса и Франции. Здесь были скамьи из массивного чёрного дерева, стояли вазы с розами, лилиями и орхидеями. Как я узнала, сие – дары из нашего замка. Внутри было пусто. Народ уже разошёлся, и престарелый служка убирал прогоревшие свечи, заменяя их новыми толстыми и бледными, точно луна. – Вчера, я слышал, несколько глупых и заблудших душ совершили ужасное деяние – пошли против воли вашей светлости, – проговорил отец Доминик, – Но, месье, не кажется ли вам, что, отчасти, та ведьма тоже виновна. Возможно, её деяния просто вынудили людей пойти на крайнее меры. – Насколько я помню, Хельга врачует и помогает принимать роды. До её прихода смертность в городе была высокой, а у крестьян нет средств, чтобы обращаться к платному лекарю, – спокойно ответил мой супруг. – Возможно, если бы она должно ходила к причастию, и была приветлива с духовенством, то этого бы не было, – поджав губу, ответил священник. – Поэтому надо толпой валиться в мой лес, и затевать пожар, дабы потом он сгорел? Святой отец, эти люди живут на моей земле, их кормит моя рука, за это я, прежде всего, требую послушания, а не сборищ с вилами под окнами моего замка, – зло и резко возразил Оливье. – Ваша светлость, я сердечно прошу вас помиловать эти горячие головы. Они неплохие парни, но умирать из-за старой ведьмы, разве это справедливо? – возмутился собеседник. – Погибать? Нет, что вы… Их выпорют на главной площади, и отпустят по домам, – невозмутимо ответил граф. – Благодарю вас, милорд. Вы очень добры. Их родители приходили вчера ко мне. Они смиренно просили за них, уверяли что всё это влияния пришлых монахов… Отец Доминик поведал сей факт своему господину. – Откуда эта братия? Что вы о ней знаете? – поинтересовался супруг. – Они бенедиктинцы. Говорят, что пришли из монастыря святого Бертрама, идут в иной – святого Максимина, дабы помочь там людям после эпидемии холеры… – И вы им верите? – Хоть они и имеют при себе необходимые бумаги, но довольно грубы и необузданны. Я думаю, что тот монастырь просто избавился от нежеланных братьев. Иногда такое происходит, под вымышленными предлогами, – высказал отец Доминик своё мнение. Затем, видимо, решив, что на сем его долг перед роднёй буянов исполнен, а новоиспечённые монахи – головная боль его сеньора, он стал говорить о ближайших религиозных мероприятиях. Постояв немного рядом с мужчинами, я стала медленно прохаживаться по церкви, якобы, любясь витражами, и незаметно подошла к выходу из неё. Омыв быстро руки и перекрестившись, я вышла во дворик. В помещении мне, казалось, было слишком душно, а от дыма свечей кружилась голова. Морозный и приятный воздух немного взбодрил меня. Ступени были расчищены от грязного снега и льда, так что я спокойно спустилась, и решила прогуляться по саду при церкви. Правда сейчас он выглядел довольно уныло; деревья без листвы чернели на фоне серого неба, кустарник разросся и в некоторых местах длинные ветки уже захватывали узкую дорожку. Но, все же, кто-то старался ухаживать за этим местом. Тропинка была обильно посыпана песком, дабы не скользили ноги, упавшие поломанные ветки кто-то связал толстой грубой веревкой, и отложил в сторону. Вскоре я услышала голоса, и увидела тех, кто трудился на морозе. Это был старый служка, убиравший до этого в церкви свечи, и мальчик-подросток в грязной монашеской рясе. Ноги его были обуты в сандалии, но уже не на голые ноги, а на шерстяные толстые чулки. Он ставил на землю пустое ведро, а служка показывал ему на корзинку с яблоками. Те были мелкими, местами мёрзлыми, но их вполне можно было съесть или пустить на пирог. – Вот возьми Марин, ты неплохо поработал сегодня, – старик протянул яблоки мальчику. – Но месье Фоне, вы обещали мне монету, а не перемёрзшие плоды, – скривился подросток. – Откуда же я тебе монету возьму? Тут не Париж! Пожертвования нам приносят жители продуктами и вещами, а не самоцветами, – фыркнул старик, всучил Марину корзину и скрылся в здании церкви. Парень вздохнул, откинул ведро и рассерженный побрел со двора. Но увидев меня, он поклонился. Я улыбнулась в ответ. На поясе моём висел кошель с несколькими монетами, который я взяла с собой для поездки в город. – Подожди, вот, возьми, – я отсчитала несколько монет, и протянула мальчику. Он был очень худ, но я заметила, что лицо его было с довольно красивыми высокими скулами, обветренные, но пухлые губы, прямой нос и серые большие глаза, в обрамлении чёрных густых ресниц. Кончик носа Марина был красный от холода, на тонких руках было полно царапин и синяков. Он дрожал, стоя передо мной. Возможно, этот паренёк был простужен, так как он часто шмыгал носом, а щеки его пылали болезненным румянцем. Он недоверчиво посмотрел на меня, быстро схватил монеты, и спрятал в рукав одеяния. – Благодарю вас, госпожа, – он низко поклонился мне, и поспешил со двора, прижимая корзинку к груди. Я удивилась столь мелодичному голосу Марина. Должно быть, он пел в каком-нибудь церковном хоре. Однако я никак не могла понять, почему столь тонкие черты лица мальчика показались мне знакомы. – Анна, вот вы где! – воскликнул Оливье, – Пойдемте, я вам покажу свой город. Он помог мне взобраться на Донну, и сам запрыгнул на Пегаса. Как и прежде, я, с грумом впереди, поехала. Если, конечно, можно назвать «ездой» медленное, полуживое передвижение толстой лошади, по узковатым улочкам городка. Горожане низко кланялись графу, с интересом рассматривали меня, словно я была невиданным зверьком. Впервые я видела оценивающие мужские взгляды. Несколько молодых смельчаков пожирали глазами мой стан, от чего я быстро опустила смущённые глаза. В большинстве своём, жители приветствовали меня вполне радостно и доброжелательно, хотя я не могла представить, что могло быть как-то иначе, пока впереди с гордо поднятой головой ехал граф. Крики и возгласы мы услышали уже на подъезде к главной площади города. Группа здоровых парней в крестьянской одежде окружила Марина. Они толкали парня, отвешивали ему оплеухи, пытались ударить кулаками. – Это из-за этого сморчка мой брат гниёт в графской темнице! Эта мелкая дрянь донесла в замок, что мы собираемся сжечь ведьму! – орал здоровяк с курчавыми каштановыми волосами. Он выхватил корзину с яблоками, и кинул её на землю в грязь, топча плоды ногами. – Из-за тебя, клоп вонючий, мой отец, возможно, будет повешен! – орал другой, боле субтильный парень, схвативший Марина за грудки. Тряхнув мальчишку, он со всей силы швырнул его в ту же стороны, что и корзину. Люди стали собираться вокруг них. Все с нескрываемым любопытством смотрели на избиение парня. Несколько женщин постарались вразумить драчунов, но их никто не слушал. Группа монахов с безразличием на лицах взирала, как молотили мальчика, хотя на нём было точно такое же облачение брата. – Да, что вы творите, ироды, совсем из ума выжили! – незнакомый мне старик кинулся к группе здоровяков, которые развлекались тем, что теперь пинали мальчика ногами, не давая ему подняться. – Не вмешивайтесь, месье Лурье, – равнодушно сказал один из монахов, – Это кара ему от Господа, за донос. – Да, как вы можете так говорить?! Это ведь просто ребёнок, сирота! Неужели в вас нет жалости к ближнему своему?! – заорал от негодования старик, и бросился в кучу дерущихся, в то время, как остальные и не думали помогать Марину. Но незнакомого мужчину отпихнули пинком ноги под зад, так что тот упал под хохот и улюлюканье толпы в грязный снег. От злости граф закусил губу, и сделал знак рукой своим людям. Не менее здоровые и, самое главное, обученные военному делу парни, подойдя к толпе крестьянских наглецов, с помощью кулаков и плёток отогнали их от Марина, который лежал, всхлипывая, в грязной воде, закрыв голову руками. – В темницу этих идиотов! – рявкнул Оливье указав на тех, кто недавно издевался над сиротой и стариком. – Вы же, братья, если не хотите быть выпоротыми здесь же, на площади, должны в течении десяти минут покинуть город. Я жду, – процедил он. – Милорд, позвольте вам объяснить. Это всё происки той ведьмы, она... – начал с наглой улыбкой толстый монах. – Молчать! – крикнул граф. Охрана подошла к монахам вплотную. Наверняка вид оружия, да ещё и в руках высоких крепких мужчин, подействовал отрезвляющ