Я с трудом вскарабкалась на лошадь. Лишняя одежда отлично согревала, но сильно мешала при езде. Я пустила Данаю во всю прыть настолько, сколь это было возможным. Мерин старика еле поспевал за мной. По пути нам никто не встретился, да и дорога была сильно занесена снегом.
С некой опаской и бешено колотившимся в груди сердцем, я скакала по дороге вдоль полей, осознавая, что это чужая земля. Земля человека, который способен довольно жёстко покарать за малейшую провинность.
Колодец и башня таинственно чернели на фоне вечернего неба вдали. Я хотела получше запечатлеть их в памяти, чтобы потом перенести всё их загадочное великолепие на бумагу. Ведь о том, чтобы рисовать с натуры при таком сильном ветре, и речи не могло идти.
— Сударыня, прошу, только побыстрее, — прошептал мне Жиль; прошлая встреча с графом была для него более яркой и запоминающейся, чем для меня.
Я кивнула и подошла к колодцу. Массивный, из грубых практически почерневших от времени камней, он был невероятно широк, а глубина его сокрыта мраком. На его толстой холодной стенке лежали примёрзшие остатки толстой трухлявой верёвки. Видимо, когда-то давно с её помощью поднимали воду.
На небе показалась полная луна, пролив свой серебристый свет на безмолвное место. Верхушки сугробов тут же заиграли миллионами маленьких искр, затмевающих великолепием дорожайшие бриллианты. К моему удивлению, в колодце всё же оставалась не стянутая льдом вода, в которой начали отражаться первые звёзды, на тёмно-сапфировом морозном небе.
Я нащупала мешочек с монетками под одеждой, и, взяв одну, уже приготовилась кинуть её в колодец, как вдруг на минуту задумалась о своём желании. Любая девица моего возраста прежде всего пожелала бы удачно выйти замуж, но я уже видела всех этих «удачных» женихов, что в глазах здешнего общества были образцами мужественности и доблести. Поэтому, подумав, я просто попросила у Неба встретить свою судьбу…
На тот момент это казалось мне более реальным, нежели эфемерный принц. Монета упала в воду, глухо булькнув, оставляя после себя лишь рассеянное эхо, поднимающееся из глубин колодца.
Затем я направилась к башне. Она стояла неподалеку. Огромная, мрачная, практически развалившаяся. Наверное, верхняя часть её обвалилась много лет , а быть может, и десятилетий назад, так как следа от крыши не было и в помине. У подножия в стене зияла большая дыра. Я пролезла через неё. Внутри было несколько теплее, чем снаружи, но не намного — широкая каменная кладка попросту приглушала порывы ветра. Остов старой лестницы всё ещё был различим. Он шёл вдоль стены и обрывался наверху. Балки по большей части полностью прогнили, а более-менее целые набухли от влажности. При такой погоде волокна отсыревшего старого дерева покрылись льдинками, слово испещрённые сотнями лезвий. Казалось, что их удерживал на месте только мороз и легенда.
— Сударыня, не стоит залезать далеко вглубь, либо подходить к лестнице — кладка древняя периодически выпадает, — крикнул мне Жиль, топчась снаружи.
— Не беспокойся, я вижу в каком она состоянии, — крикнула я в ответ.
Внутри было полно снега. Возле стены, однако, сугробы были не такими большими, и тут я услышала, то, что поначалу приняла за завывания ветра. Но этот звук показался слишком близким и более человечным — это был всхлип.
— Жиль, здесь кто-то есть, — крикнула я слуге, и стала медленно идти на звук.
Он исходил от дальней стены под лестницей, точнее, под тем, что от неё осталось. Слуга влез в башню и тоже услышал этот звук.
— Может зверь какой забрёл? Госпожа, вы там поосторожней, вдруг это бешеная лисица, — предостерёг он меня.
К этому времени я подошла к источнику звука. Появившаяся на небе луна осветила то, что находилось в шаге от меня и наполняло пространство башни всхлипами. Передо мной сидел замерзающий ребенок. Я быстро нагнулась к нему; у него было бледное лицо, холодное, словно из мрамора, губы начинали синеть, сидел он неподвижно, скрестив руки на груди, словно для предсмертного покаяния. Когда я нагнулась к нему, он открыл свои большие карие глаза.
— Ты Ангел и это значит, что я уже умер, — еле слышно произнёс он, прежде, чем потерять сознание.
— О, Боже, — только и смогла я произнести, — Жиль, скорее принеси запасную попону Данаи!
Слуга молча кинулся к моей лошади. Он вернулся с толстой серой попоной, которую я всегда клала в седельную сумку, после наступления морозов. В это покрывало мы завернули мальчика.
На вид ему было лет пять, он был весь припорошен снегом, а тело подобно куску льда. Жиль взял его на руки, и мы быстро пошли к лошадям. Я вскочила на Данаю и протянула руки, чтобы принять новую ношу, как вдруг Жиль настороженно прошептал: