— А должны?
— Да, насколько я знаю, Луи и его семья влезли во что-то неприятное и запретное, настолько, что мои испанские вояжи по сравнению со всем этим кажутся летними прогулками по парку. Юный виконт мне ничего не рассказывал подробно, но он упоминал, что в случае его смерти следующей падет сестра.
— Может стоить поставить ее в известность?
— Луи много мне рассказывал о ее впечатлительности и несдержанности, мне кажется, эта информация может ей навредить, — возразила герцогиня.
В ушах у меня пульсировала кровь, я стала пятиться назад, как вдруг кто-то схватил меня одной рукой за плечо, а другой — закрыл рот. Далее меня оттащили в темный закуток возле поворота в другой коридор. Граф гневно смотрел на меня.
— Что вы вытворяете? Ваше поведение недостойно не только будущей графини, но и дворянки! — прошипели мне над ухом. — Вы захотели, чтобы вас обнаружили подслушивающей возле кабинета?
Упирающуюся, меня потащили к зале, на тот момент убрав руку от лица.
— Когда зайдем, вы должны уверить всех, начиная от слуг и заканчивая нашей новой знакомой, в том, что дышали свежим воздухом. Повернитесь ко мне, — прошипели надо мной, я подчинилась. Граф сильно ущипнул меня за щеки, отчего они покраснели.
— Вы же с мороза, не забыли? — пояснил он мне, когда я гневно уставилась на него. — Дорогая, ну разве можно так долго стоять на холоде, вы могли перемерзнуть. Подойдите к камину, согрейтесь, — мой спутник говорил уже привычным тоном; он подтолкнул меня вперед, к пылающему очагу.
Я послушно выполнила скрытый приказ и протянула руки к горячему камину.
Теофилия слабо улыбнулась мне; уже подали десерт, и она вкушала пирожное.
— Как жаль, дорогая, что вы не едите сладкое, — вкрадчиво произнес граф, когда я проследила за слугами: те вносили блюда со сладостями.
— Я? — слова Оливье меня удивили.
— Да, вы не будете есть это месяц, если, конечно, не получите особого разрешения, — эти слова он произнес намного тише, чтобы Теофилия их не расслышала.
Затем он нагнулся ко мне, придвинул к себе за талию, и, поглаживая мою шею, проворковал мне на ухо:
— А когда приедем в ваше поместье, то первым делом вас будет ожидать наказание — порка. И улыбайтесь, сударыня, улыбайтесь, вы же не хотите, чтобы юная Теофилия решила, что я вам говорю нечто непристойное, — тихо сообщили мне.
После этого он проводил меня к столу, я чувствовала, как горят не только мои щеки, но шея и уши. Меня собирались наказать, как маленького ребенка притом, что сам граф наслаждался флиртом со знатной дамой и явно готов был при первой возможности пойти дальше. От злости я стала кусать губы, но, поняв, что с окровавленным ртом буду выглядеть нелепо, стала сильно теребить салфетку, отрывая от нее бахрому. В это время вернулись герцогиня и аббат. Вечер продолжился для всех, кроме меня, непринужденно.
— Вы отчего-то печальны, дорогая? — герцогиня учтиво спросила у меня; видимо, мои глаза выдали состояние души.
— Увы, чем ближе я подъезжаю к своему дому, тем чаще воспоминания о брате тяготят меня, — прошептала я.
— О, как я вас понимаю, милая. После смерти моего супруга я долго не находила себе места, — герцогиня сочувственно кивнула. — Но вы не едите десерт, вам не нравится блюдо?
— Анна пытается отойти от лихорадки и принимает укрепляющие зелья, а лекарь рекомендовал в этот период не употреблять сладкого, — ответил за меня граф.
— Как странно, в первый раз слышу; но вы будете сидеть с пустой тарелкой в то время, как мы вкушаем деликатесы... — с явным неудобством в голосе произнесла хозяйка дома.
— О, налейте ей воды и дайте кусочек хлеба, уверяю, что мадемуазель де Бельфор непритязательна в еде, как истинная христианка, — Оливье произнес это довольно сердито и внимательно глядя на меня.
Я согласно кивнула. Герцогиня пожала плечами, и мне налили в бокал воды и дали кусочек свежего, белого хлеба.
Было решено оставить Теофилию в доме ее новой патронессы; вещей у нее с собой не было, поэтому смысла возвращаться в гостиницу тоже. Так что вернулись мы в свои снятые комнаты поздно и в молчании. Так как Теофилия теперь переехала, ее комната была свободна, и, пока граф что-то обсуждал со своим другом внизу, я приказала Мод перенести мои вещи в ее спальню, подготовить меня ко сну, а после — запереть дверь на ключ. Я легла спать, но сон не шел, а вскоре в дверь постучали. Мод хотела открыть, но я сделала предупреждающий взмах рукой, и она остановилась.
— Кто там? — холодно произнесла я.
— Ваш супруг, — так же кратко и сердито ответили мне.
— Я вас не желаю видеть, будете спать в одиночестве, — спокойно ответила я и улеглась поудобней в кровать, накрывшись одеялом.
— Мод, помните, что присягнули служить мне, поэтому поверните ключ, — граф избрал другую тактику, а служанка заколебалась. — Я не сделаю Анне ничего дурного, — увещевали ее.
— Простите, госпожа, но месье граф прав: я теперь в его услужении, — пробормотала женщина, посмотрев на мое побледневшее лицо; она быстро отворила дверь.
Дверь распахнулась, и я непроизвольно кинулась в угол кровати. Граф был зол, его лицо было бледным, губы — угрожающе поджатыми, а его темные глаза метали молнии.
— Ваше место не здесь, сударыня. Мод останется в этой комнате, а вы проведете ночь в спальне по-соседству.
— Если я откажусь идти? — со страхом в голосе спросила я.
— Поволоку по полу, — объявили мне перспективу. — Сударыня, я жду.
Вздохнув, я слезла с кровати и направилась к двери, набросив сверху на короткую сорочку длинный плащ: не хотелось, чтобы кто-то из постояльцев увидел меня в сим постыдном виде. К счастью, в коридоре никого не было, и я, быстро простучав башмаками по замерзшим доскам, вбежала в комнату, которую занял граф.
На столе, который стоял в комнате, был принесенный ужин; я удивленно посмотрела на него.
— Мне казалось, что герцогиня вас отменно угощала, — заметила я.
— Меня — да, но вы ели мало, наверное, подслушивание чужих разговоров занимало все ваши думы, поэтому вы поедите сейчас, а также выпьете свои отвары. Параллельно я хочу прояснить ситуацию с вашим воспитанием, — с этими словами граф налил себе вина и стал наблюдать за тем, как я довольно вяло начинаю есть похлебку. — Когда-то вы радовали мой слух, давая наставления Раулю о вреде подслушивания, а теперь сами до него опустились. Вам не совестно?
— Нет, — несколько резко ответила я. — Эта женщина, герцогиня, она развратна. Она была любовницей вашего друга, а также моего брата, она поддерживала слух о том, что я виновна в его гибели! — выпалила я и стала последовательно пересказывать услышанное.
— Насчет моего друга, то у него много было увлечений до принятия сана, и это не ваша забота; насчет Теофилии, то Рене прекрасно разбирается в дамах и в людях, и если он решает пристроить ее не в монастырь кармелиток, а к этой даме, то значит и девица не так проста. Насчет вашего брата, то какая разница между вами в возрасте?
— Семь лет, ему было 23 года, — ответила я.
— И вы хотите, чтобы вступивший во взрослую жизнь человек, который вынужден в силу обстоятельств, сидеть в вашем маленьком графстве, но обладающий недурной внешностью и умом, оставался девственником? — чуть насмешливо спросил граф.
Я сильно покраснела.
— Я не думала об этом, мне казалось, что моей компании ему достаточно, — пробормотала я.
— Сударыня, уверяю, ваши братья стали мужчинами намного раньше, чем вы думаете; обычно где-то в 13-14 лет мальчики пробуют запретный плод. Возможно, вашему брату надоело радовать милых крестьянок, а внимание богатой и красивой вдовы льстило. К тому же от их связи не было никому плохо. Так что не думайте о своем брате дурно, мужчина по природе своей не может долго без женщины, — пояснили мне пикантные моменты физиологии.
— Самое главное в разговоре, который вы услышали, что вы в опасности, — подвел итог граф.
— Вы считаете, что Луи имел в виду Цезарию и ее брата?