Однако особо дел в замке для меня не нашлось, годами отлаженный механизм работы в нем не давал сбоя. Какое-то время я просто бродила по комнатам, вспоминая свою жизнь здесь до несчастий, затем вспомнив об одном деле, поспешила в спальню своих родителей. Она располагалась в отдельном крыле, которое сейчас пустовало; открыв ключом комнату, я вдохнула: сыроватый, затхлый запах витал в воздухе. Ее видимо редко проветривали. Здесь все было, как и при жизни матери; после ее смерти отец переселился в спальню, поближе к нам с братьями. Здесь же и располагался тайник; незадолго до смерти Луи отвел меня сюда ночью и показал это место, заставив пару раз самостоятельно его найти и открыть.
Я прикрыла дверь и опустилась на колени возле погасшего камина; отсчитав нужное количество половиц, надавила на одну из них в полу, и под руками отъехала в сторону крышка, замаскированная под остальное дерево. В полу возникла глубокая полость; я внимательно изучила ее, прежде чем лезть, но кроме клубов пыли и паутины ничего опасного не увидела. Осторожно я вытащила большую шкатулку, она была старой и довольно тяжелой, под ней лежали несколько стопок старых листков, перевязанных ленточками — важная переписка, которую я тоже забрала. В это время мне почудились тяжелые шаги поблизости и чье-то дыхание. Я резко выпрямилась и осмотрела комнату: никого не было, но у меня возникло чувство, что за мной подглядывают, сверля мою спину взглядом. Осознание того, что я одна в заброшенном крыле и слуги про мой поход сюда не знают, пришло довольно быстро и, подобно ушату холодной воды, вывело из задумчивости. Где-то заскрипели половицы под тяжестью тела, совсем близко.
Я быстро схватила шкатулку, бумаги, увы, тащить все это было тяжело, а шаги в гардеробной спальни, как и какие-то движения, я слышала все более отчетливо.
— Госпожа, вот вы где! Хорошо, что этот сорванец Гийом видел, как вы пошли по этому коридору. Я нашла пару платьев мадам виконтессы в очень хорошем состоянии, вам надо примерить, как мы и договаривались ранее, и выбрать, какое я должна подогнать, — Мод зашла в спальню. — О, что это у вас, дайте помогу! Негоже вам тяжести таскать, месье граф будет недоволен.
Служанка взяла тяжелую шкатулку, и мы быстро покинули комнату.
В своей спальне я почувствовала себя в безопасности; сказав служанке, что примерка платьев переносится на вечер, я решила разобрать переписку. Тут были письма моих родителей друг другу, полные любви и нежности, видимо, они переписывались до свадьбы; тут были длинные послания из Венеции с местными сплетнями, написанные хоть и на французском языке, но с дикими ошибками, однако мое внимание привлекли странные письма на итальянском и испанском. Они были адресованы моей матери и их отправителями были мужчины с именами Джованни и Алонзо. Письма были полны странных намеков и недосказанностей и явно были не от родственников, так как содержали стихи, полные признаний в любви и посвященные моей матери. Я задумалась: неужели у мадам де Бельфор были поклонники, с которыми она поддерживала тайную переписку и после замужества? Это казалось нелепицей, к тому же она не стала бы хранить эту переписку в тайнике, о котором знал ее муж, да и продолжать сие постыдно, она бы не посмела это делать. Но слова на бумаге говорили о другом: тайные свидания, воспевание изгибов ее тела... Когда я читала это, мне казалось, что меня облили грязью и выставили перед всеми. Моя мать была блудницей и изменяла мужу. Эта мысль, словно раскаленное железо, врезалась в мою голову; ошарашенная, я села на кровать и уставилась на написанное. Первое желание было их сжечь и помыть с щелочью руки, но здравый смысл успел это остановить: письма хранились, о них знал брат, он, конечно же, прочитал их и оставил. Значит, была весомая причина для этого.
Я аккуратно их заново перевязала лентой и решила положить на дно шкатулки. Но этот древний ларец предстояло еще открыть. Ключ от него был прикреплен ко дну, он плохо вставлялся в замок, тот видимо проржавел от сырости, мне пришлось приложить усилия, прежде чем провернуть его и услышать щелчок.
Внутри лежало множество бархатистых черных мешочков, которые защищали украшения от повреждений. Я стала их развязывать и рассматривать содержимое: браслеты, серьги, бусы, диадемы, подвески — все это выглядело дорогим и старым. Один из мешочков был алого цвета, и в нем лежало колье; оно, упав ко мне на колени, вызвало восторг своим видом: огромные сапфиры в золотой оправе, сделанные в виде трех больших роз. Взяв его в руки, я увидела, что доселе темные и мутные камни стали светлеть, становясь яркими и насыщенно синими. Желание надеть это украшение было непреодолимым, я подбежала к зеркалу и сделала сие. Но любоваться прекрасными камнями на моей шеи мне пришлось недолго... Внезапно я почувствовала, как меня охватила сильная волна жара. Она разлилась по всему моему телу, делая невыносимым нахождение в одежде. Я с удивлением посмотрела на практически потушенный камин, и вскоре поняла, что жар был внутренний. Следующая волна была болезненной, но сладостной истомы, которая скрутила мое тело, заставив застонать и упасть на кровать. Я попыталась сорвать колье, оно было как раскаленное железо, волны странного жара исходили от камней, но застежку заело и, как бы я не дергала ее, все было бесполезно, меня охватила паника. Тем временем странное чувство, которое гнали эти волны, охватывало мой разум и тело все сильнее. В районе паха у меня запульсировало нечто сильно и болезненно, я свела неосознанно ноги, вызвав сильную судорогу с не менее сильной неудовлетворенностью. Мое сердце бешено колотилось, жар стал невыносим, я поняла, что схожу с ума, когда услышала треск материи, и до моего сознания дошло, что я рву на себе платье, начиная с лифа. То, что творилось с моим телом, было греховно, грязно, такое, наверное, проделывали только непотребные девицы, но я не могла остановить это наваждение. Я попыталась позвать на помощь, но услышала только свои частые стоны: крохи моего разума растворялись в сильном желании, которое было мне навязано. Я металась по кровати, стараясь справиться с собой, где-то на границе сознания понимая, что некоторые мои манипуляции вызывают еще большее постыдное желание, я уже смирилась с сумасшествием.
Сквозь свои стоны и всхлипы я услышала шаги; кто-то вошел в комнату, выругался, что-то упало, ко мне подбежали:
— Черт побери, что с вами? — услышала я испуганный голос графа. Собрав свои силы я прошептала: «Колье снимите», после чего волна страсти заставила меня буквально выгнуться.
Мужчина со всей силы дернул украшения на себя, сорвав его вместе с моим воротником.
Я хватала воздух ртом, лежа на кровати, лоб мой был в испарине, лиф платья был разорван полностью, вместе с сорочкой, и моя голая грудь явилась миру. Граф накинул на меня одеяло и пошел к шкафу, стоящему в углу комнаты, где хранилось белье. Мне всучили чистую и новую сорочку, перевернув на живот, сняли корсет, стянули останки моего одеяния, которое упало на пол; я в это время всхлипывала от страха и унижения.
— Вам помочь одеться? — учтиво спросили. Я стояла, закрывая грудь руками, и отрицательно затрясла головой. — Черт, у вас вся шея и ниже расцарапано, — граф указал на глубокие борозды от моих ногтей; на фоне белой кожи они выглядели рубиновыми нитями. — Тише, я сейчас пришлю Мод, — он быстро вышел.
Вскоре в комнату вбежала служанка, в руках у нее была тряпица и миска с чистой водой. Мои раны промыли, Мод принесла густую и пахнущую камфарой мазь, которой намазала царапины; все это время я лежала на кровати, всхлипывая. После на меня осторожно надели белье и я заползла под одеяло. Меня трясло, служанка как-то странно на меня смотрела. В спальню вернулся Оливье.