- Ваша прислуга всегда так дерзко встревает в разговор? – приподняла бровь герцогиня.
– Конечно, если дело идёт о моей чести, – спокойно ответила я, – Но поторопимся на ваш прекрасный завтрак. Путь нам предстоит долгий, – перевела я тему и ловко взяла накидку с книгами, что были в ней спрятаны. О них знала только моя служанка, и та быстро приняла ценную ношу, спускаясь вслед за нами по направлению к экипажу.
За завтраком, довольно обильным и разнообразным, я наблюдала за Теофилией. Девушка выглядела подавленной, объяснив своё настроение дурными снами.
- Дорогая, я могу предложить вам прочесть молитвы, которые утешат вас в ночи, – предложил аббат д’Эрбле.
Граф еле сдержался от усмешки, а вот мне пришлось сделать вид, что подавилась паштетом. Девушка же холодно, но вполне вежливо поблагодарила его и принялась за завершение трапезы.
Когда мы садились в экипаж, граф с некоторым недоумением наблюдал за вторым, точно таким же, набитым тюками с одеждой и сундуками. Его выводили со двора слуги.
– Мадам, что это? – обратился он к герцогине.
- Как что?! Наш с Теофилией гардероб! У вас я пробуду достаточно долго, но “чудные” фасоны Прованса меня не прельщают. А менять платье я привыкла три раза на дню. Увы, во мне нет смирения мадемуазель де Бельфор, и довольствоваться, как она, тремя нарядами я не могу, – ответила мадам де Монтуар, гордо подняв голову, и поудобнее усаживаясь в экипаже.
- Дорогая, да мне с вами сказочно повезло, – Оливье поцеловал мне руку и сел напротив.
Поначалу герцогиня была против служанки в экипаже для господ, но граф заявил, что иначе мы никуда не поедем, и Теофилия останется без практики в устройстве свадеб. Мод, сидевшая с моими вещами в руках, с благодарностью посмотрела на Оливье.
Наше путешествие было тряским и громким. Все слушали преимущественно мадам де Монтуар. Она же, найдя внимательную аудиторию в лице меня и Теофилии, пустилась пересказывать сплетни Парижа, Амьена, Мадрида и ещё около пяти городов за последние лет десять. Вначале в рассказах преобладали интересные, даже изредка поучительные, случаи на приёмах, балах и других крупных светских мероприятиях. Затем смешные и более непринуждённые истории из разряда нелепиц. И, наконец, пикантные… На последних граф еле сдерживался; он сидел, поджав губы, с недовольным видом. Судя по всему, он в любое мгновение готов был с радостью покинуть экипаж, причём на полном ходу. Мне также было не совсем удобно выслушивать чересчур дерзкие и откровенные речи при других людях. Обычно подобным делятся наедине, а не в присутствии всех.
- Знаете, я тут захватил житие святого Бенедикта, – промолвил нерешительно аббат.
- Отлично, друг мой!!! Прочтите же его скорее! Вы же знаете, как я люблю богословие, – с напором воскликнул Оливье.
Тихонько улыбнувшись, я согласно закивала. Даже Теофилия высказала надежду на чтение вслух, правда весьма вяло. Герцогиня скривилась, но замолчала. Ей всё же пришлось слушать скучные и заунывные главы и мелодичную речь аббата, что моментально успокаивала и усыпляла. Мои веки стали тяжёлыми, и я погрузилась в лёгкую дрёму. В ней я пребывала до приезда на постоялый двор. Там мы с графом снова поселились в разных комнатах, но ночью он так и не пришёл. Видимо, его никто не беспокоил. Я же, напротив, ощущала все прелести бессонницы, поэтому решила убить время чтением прихваченных из замка книг.
Стихи Петрарки были возвышенными и чистыми, но, увы, читать про прекрасную даму и безответную любовь слишком долго особого желания не было. К тому же, ранее кто-то подчёркивал слова на старых страницах, превратив книжицу в довольно неряшливый предмет. Отложив поэзию, мои руки сами потянулись к дневнику матери. Он был написан крупноватым, но хорошо читаемым почерком на итальянском языке. Правда, иногда она переходила на латынь, реже – на французский. Мои познания в итальянском были не особо глубоки, но читать и понимать общий смысл я вполне могла. Я лелеяла надежду когда-нибудь узнать имя моего деда, но, увы, моя матушка называла его просто «отец» или «сеньор». Судя по дневнику, она редко писала полные имена людей, с которыми сталкивалась в жизни. Чаще в тексте фигурировала заглавная буква имени или фамилии и точка рядом. Единственным полным именем, которое мне встретилось, было имя некой Модесты, дочери старьевщика, что рано потеряла семью и приходила в монастырь, где находилась моя мать, за подработкой. По словам юной Изабель, Модеста была старше неё на двенадцать лет, имела на руках двух сестёр и брата. После смерти родителей, она вынуждена была содержать их, получая черновую работу в монастыре, за скупую оплату. Но появление Модесты было примечательным ещё и тем, что она спасла жизнь моей матери. Изабель стояла на площадке башни монастыря, а старая кладка, на которую она опиралась, внезапно упала вниз, увлекая за собой тринадцатилетнюю девушку…
“Крепкие руки обхватили мою талию в тот момент, когда я подумала, что моя грешная жизнь подошла к концу. Я почувствовала запах мыла, а руки были мокрыми от воды. Они пропитали влагой мой лиф. Меня с силой дёрнули назад, и только атласная туфелька слетела с моей ноги упав вниз. Непроизвольно я начала плакать, страх придавил меня равно силе мраморной глыбы. Именно в этот момент я услышала добродушный голос Модесты:
- Не стоит переживать госпожа, туфелька хоть и упала в лужу, но её можно отмыть. Сестра Франческа варит прекрасное мыло, которое уничтожит все эти пятна, да оно, к тому же, пахнет жимолостью.”
Далее имя этой девушки часто мелькало на страницах, и писалось единственное, пусть и сокращённо, но вполне узнаваемо – «Мод».
Я посмотрела на свою служанку – высокая, сбитая, с каштановыми толстыми косами, где совсем мало седых волос, карими внимательными глазами и смуглой кожей… Могла ли она быть итальянкой? Вполне. По возрасту она была явно старше моей матери, но почему же никогда не рассказывала о том, как и где они познакомились?!
Я не стала будить её с расспросами. У меня самой уже стали слипаться глаза. Одно я поняла точно – в руках у меня источник ценной информации.
Днём я старалась держаться близ графа и Мод. Теофилия не вызывала доверия, а от герцогини я чувствовала скрытую угрозу, хотя её поведение не говорило об этом. Она была весела, дружелюбна, участлива и уже составляла план закупок для нашего мероприятия.
– Вам надо с запасом закупить салфеток с вашим гербом. На случай, если гости порвут или сильно их испортят, – делилась она своим мнением, подпрыгивая с нами в экипаже, грохочущем по мёрзлой дороге.
- Не вижу необходимости для этого. С них достаточно будет и обычных салфеток, без всяких вензелей. После десятой бутылки вина, как правило, уже начинают пользоваться скатертью, а не красивыми отрезами ткани, – холодно произнёс граф.
- Всё же, я включу их в список, – герцогиня была непреклонна, – В чём вы пойдете к алтарю? -спросила она Оливье.
- У меня остался свадебный наряд с прошлого раза. Учитывая, что я не так давно пришёл в ту форму, то может статься, он мне будет в самый раз, – просто ответил месье де Ла Фер.
- Знаете, вы с мадемуазель де Бельфор схожи; она тащит из замка для свадьбы платье своей матери, которое больше походит на наряд тринадцатого века, а вы решили показаться гостям в поношенном одеянии, – всплеснула руками мадам де Монтуар.
– Я надевал его всего один раз и оно в прекрасном состоянии. Насчет мадемуазель де Бельфор – она вольна идти под венец в чём угодно, хоть в мешковине, так как мне всё же жить потом с ней, а не с её гардеробом, – отчеканил граф.
Более разговор о нашем торжественном облачении не поднимался.
– Стоит подумать о наряде для Рауля. Он ведь тоже примет участие в действии. Например, понесёт мой шлейф или будет держать букет невесты, – заметила я.
- Рауль? Кто это? – герцогиня выглядела заинтересованной.
- Мой воспитанник, – мрачно ответил граф.
- В вас много нереализованной любви, раз берёте на воспитание чужих детей, – заметила мадам де Монтуар.
- Просто я хорошо знал его отца и мать, посему не смог оставить мальчика на произвол судьбы, – сухо ответил Оливье и уставился в окно. Тем не менее, я чувствовала его неприятие к данной теме. – Мои швеи сошьют ему новый наряд. Он будет нести корзинку с лепестками роз и бросать вам под ноги, – через некоторое время с ноткой усталости ответил он, обращаясь ко мне.