«Твоё детство, в отличие от других белых ангелов, было наполнено материнской любовью, правда ты этого не вспомнишь — тебе стёрли память», — эти слова невольно засели в голове Челси, ей трудно осознавать, что она чей-то замысел, как будто съела отравленную пищу и её яд с каждой минутой отравляет разум.
Снова стук.
— Челси, нам пора.
— Да-да! Иду, — ладонями стряхнув слёзы с глаз, поспешила на выход.
Мы шли быстрой походкой по длинному коридору замка, как однажды шли вместе с Бони, которая в последнюю нашу встречу лживо привела меня в руки Леона. Непременное возникает желание задать резонный вопрос: «нарочно ли подстроила мне эту западню?», конечно, хотелось бы верить, что нет. А, кстати, где она? Наверное, узнав о моем нахождение здесь, пожелала прятаться, не показывать свои лживые, бессовестные глаза.
— Давненько я Бони не видела, где она есть? — спросила мягким голосом, но от долгих рыданий голос всё равно немного осип и вышло нелепо.
— А-мм, — протянул несуразно, — а её уволил господин Огастин, подробности мне неизвестны, спросите у господина лично.
— Спасибо, спрошу, — улыбнулась искренне я, хотя внутри напряглась от услышанного.
Войдя в кабинет Огастина, где он задумчиво курил папиросу и столбом стоял дым вместе с неприятным запахом. Увидев меня он снова сделал длительную затяжку, затем потушил папиросу в пепельнице.
— Спасибо, Лукас, можешь ступать по своим делам, — серьёзным тоном проговорил Огастин. — И ещё! — остановил мажордома на пол пути — Мы отбываем на довольно длительное время, свою задачу ты знаешь.
— Да, господин, можете не сомневаться замок будет под надёжным присмотром.
— Я в тебе не сомневаюсь, — хмыкнул довольно, проводив взглядом за дверь мажордома.
Когда дверь захлопнулась, Огастин поднял свой взгляд снова на меня, отчего внутри неприятно натянулись струны. Он хотел бы что-то сказать, однако, я успела опередить интересующим меня вопросом.
— Где Бони?
Огастин немного удивился, вскинув бровь, но быстро взяв себя в руки, надев маску непринуждённости:
— Отправил в женский монастырь, хотя руки чесались прикончить, — честно ответил он, это было видно по его лицу. Хотя, когда он врал?
— За что? — спросила я.
— За непослушание, — кратко подметил он.
— Ты сделал это из-за меня, только я тебя об этом не просила! — сердито резюмировала я.
— Я делаю, лишь то что хочу…
— Тогда за что ты потом сожалеешь и просишь прощение у меня? — не дослушав до конца эгоистично перебиваю, выплёвывая слова.
Он достаёт очередную папиросу из портсигары и снова закуривает.
— Ты можешь решать мою жизнь, как угодно тебе, но жизнь других — не смей! — прошипела я, вдохнув едкий дым в лёгкие, тошнотворно осевший в горле.
— Может, мне надо было принять её любовь? Ведь она так страстно боролась за моё внимание, убирая соперниц со своего пути.
Услышать подобное было мягко говоря неожиданно, даже на секунду не могла предположить о любви Бони к Огастину. И тут приходит понимание, что с первой нашей встречи она возненавидела меня, увидела во мне соперницу, а я была слепа и не замечала мрачного, ненавистного, зачастую прожигающего от зависти взгляда. Думала, Огастин поневоле держит в замке, но как оказалось, причина такого поведения — я.
— Это не меняет сути! — подытоживаю досадно.
— А может тебе понравилось, как Леон обращался с тобой или я чего-то не так понимаю? Запутался, правда не понимаю почему ты решила защищать ту, что отдала тебя так просто этому сукиному сыну? — снова делает долгую затяжку, оценивая мою реакцию.
— Мне не понравилось отношение Леона ко мне, — как можно спокойней ответила, хотя обида от его вопроса затуманила разум.
— Есть только — ты, я и будущий наследник. Будет более уместно твой героизм пустить в нашу семью, — снова затяжка и не потушенная сигарета была брошена в пепельницу. — Времени совсем не осталось, надо возвращаться в огненный мир.
— К чему такая спешка? — вполне резонный задаю вопрос.
— Грядёт очень важное событие, какое я тебе не скажу, а то твоя самоотверженность порядком поднадоела, — мы обменялись взглядами, затем он спешно встал из-за стола.
Доказывать ему неправильность его действий — это одно и тоже, что бороться с быком ослеплённым своей игрой, ему говоришь «спокойно, остынь», но тебя всё равно насаживают на рога и куда-то с ветром, бешено несут. Огастин с очень устойчивым самомнением и горделивостью, конечно, спустя время нахождения с ним — он оправдывает каждую свою черту в характере, но мне от этого с ним разговаривать ничуть не легче. Люблю я его как прежде и в борьбе с ним я борюсь и с собой, борюсь со своими взглядами, принципами и общей политической идеологией в себе. Мне приходиться ломать себя, дабы втиснуть в свою голову, что быть мамой дьявола не так уж плохо, ведь он от любимого мужчины, всё-таки и моя кровь в нём будет течь. Та пощёчина от Огастина, был своего рода крик приводящей в чувства, что малыш не выбирал кем ему родиться и я это понимаю, только я — белый ангел, который против зла и с ним борется, но никак не порождает его на свет. Я прохожу особый путь, который мне не просто даётся, ведь, как бы то ни было этот ребёнок — дьявол, этот ребёнок — зло, на этой ноте мои нервы дают сбой… сложно принять, очень сложно принять и убедить себя в обратном.