Не могу реагировать на нее спокойно: покусываю губу, чтобы не рассмеяться, и разжимаю пальцы. Воображаемый букет «из миллиона алых роз» падает на тротуар.
— Вот! — фыркает она. — Ты даже познакомиться нормально не можешь! — Но все-таки улыбается.
Теперь я знаю наверняка, что она одобрила мое предложение. Поэтому останавливаюсь, делаю несколько шагов в обратном направлении, подбираю с асфальта потерю, сдуваю с нее невидимую пыль, возвращаюсь и…
Нет, так я еще никогда не знакомился!
— Алексей, — протягиваю Лине «букет».
Она смеется:
— Алексей? — и ее светлые брови снова становятся домиками. Они как бы спрашивают: «Ну и что изменилось?», но я игнорирую их посыл.
— Да, это я, — не свожу с нее глаз. — А как насчет тебя?
Сейчас Лина такая милая. Ей идет все это: кеды, джинсовый комбинезон с потертостями, футболка оверсайз, красная тесемка на запястье, тихая захолустная улочка, майский ветер, играющий с прядями ее волос, и молодые листики на ножке, которые она прячет в карман.
— Лина.
— Просто Лина?
— Просто Лина.
— Окей. Тогда и ты можешь обращаться ко мне как-нибудь проще, — улыбаюсь в ответ.
— И как, например?
— Например, Алексей Владимирович.
— Алексей Владимирович? — она смеется еще звонче.
Мне нравится, как она это делает: легко и без заминки на какое-либо размышление. Ее смех искрится на солнце и отражается в небе радугой. Так смеются только дети.
— Ладно. Хорошо. — Я перестаю пятиться и пристраиваюсь рядом. — Я готов рассмотреть твои варианты.
Справа от нас закусочная, столики которой расположились в тени аллеи. Недалеко от самого крайнего — холодильник с газированными напитками и кофе-автомат. Но мы проходим мимо.
— Лелик? Леня?
— Н-нет.
— Может, Алеша? — Лина забавно морщится.
— Подозреваю, что ты сама не захочешь так меня называть.
Она кивает.
— Тогда Алекс.
Мотаю головой, на что она бурно реагирует:
— Не-ет? — поворачивается ко мне вполоборота и заглядывает в лицо.
В ее глазах я читаю неподдельное удивление. Но оно не содержит в себе возмущения или неодобрения, наоборот. И я решаю убедиться:
— Ты считаешь, что это имя мне подходит?
Она спокойно улыбается, и этого вполне достаточно для подтверждения.
Но Лина никогда не признает своего поражения!
— Хм… а как насчет Самовлюбленного Эгоиста?
— Ты видишь меня именно таким?
— Нет. Но ты же согласился рассмотреть мои варианты!
— Я их рассматриваю, но не одобряю.
— Ах, вот как! — Лина деловито складывает руки у груди. — Значит, все-таки Самовлюбленный Эгоист?
Мы оба смеемся, и я театрально прохожусь ладонью по волосам:
— Не так уж и плохо быть самовлюбленным эгоистом…
— Ну уж нет! Самовлюбленный эгоист и зануда, два в одном — это слишком!
— Слишком… для чего? — Я не хочу, чтобы она замолкала.
— Слишком для всего!
Не-ет, меня не устраивает такой ответ.
— Кажется, ты что-то не договариваешь…
— Кажется, нам пора возвращаться обратно, А-лек-сей! — Она произносит мое имя так, будто пропускает его через мясорубку.
Я смеюсь и смотрю на часы, делая вид, что позабыл о причинах этой спонтанной прогулки. Конечно, сразиться с ней в словесной дуэли, сидя друг напротив друга за чашечкой кофе — да пусть хотя бы за стаканчиком суррогата! — было бы неплохо, но раз она сама игнорирует кофе-автоматы…
— Постой! Я, кажется, поняла, — Лина перебивает мои мысли и оживляется. Ее глаза сияют совершенно по-особенному. Они улыбаются. Улыбаются так потрясающе, что я не могу наглядеться на нее.
Ну что в ней такого? Девчонка же еще совсем!
— Стою, — Я останавливаюсь и решаю, что не сдвинусь с места ровно до того момента, пока она сама не потянет меня за руку.
— Я поняла! Ты динамишь. Да! Динамишь свое же предложение!
Она совершает какой-то немыслимый, молниеносный кульбит: потянувшись ладонью к солнцу, подпрыгивает и, оттолкнувшись ногой, делает поворот вокруг своей оси на пятке. И что-то еще в том же духе — я не успеваю уследить за всеми ее движениями. Подобный пируэт мне даже в теории никогда не повторить.
Я смеюсь:
— Похоже, я динамлю нечто такое, что с удовольствием продинамила бы и ты.
Ее смех звучит, как доказательство. И мне самому хочется взять ее за руку, потянуть за собой и бежать, бежать, бежать… с подскоками, вприпрыжку, на «красный», против движения, без оглядки на прохожих и на прочие обстоятельства! Бежать, бежать… и не важно, куда.
Но мы возвращаемся обратно. Нам необходимо сделать то, ради чего мы сюда приехали. К тому же, время уже поджимает — я обещал Игоречку, что буду в боксе к обеду.
В оранжерее по-прежнему не многолюдно. Редкие посетители, больше похожие не на покупателей, а на туристов, забредших поглазеть хоть на что-нибудь, создают атмосферу размеренности и неспешности жизни. Хотя нет, это делают не они! Я отрываю взгляд от высокого растения, ветви которого будто брызги фонтана, а ствол напоминает ананас, и замечаю, что мой шаг стал короче, а движения замедлились. И вот уже внимание приковывает другое — толстокожие блестящие листья массивного гиганта. Они словно ненастоящие, и я дотрагиваюсь до них, палец скользит по жилистой поверхности. Мне мало того эстетического удовольствия, которое я получаю от созерцания. Я подключаю свои тактильные ощущения и растворяюсь сам в себе. В другой ситуации мне было бы неловко, но здесь я не думаю об этом: во мне отключаются условные и безусловные рефлексы, а также все то, что годами навязывалось из вне. Теперь я понимаю, почему многим нравится озеленять свои комнаты, строить зимние сады на территории частного дома, работать в цветочных лавках — у этих людей есть собственный параллельный мир, далекий от опостылевшей суеты, быть может, даже в самом центре мегаполиса.
— Ты прикинулся статуей? Тебе идет! — Лина как будто нарочно задевает меня локтем. — Но сейчас ты мне нужен в своем привычном обличии джентри. — Она протягивает мне какие-то бумаги.
Я смотрю на них и понимаю, что это накладные.
— Когда ты успела?
Мне показалось, что я застрял в этом зале всего лишь на пару минут.
Лина морщится:
— Что? — Ее взгляд снова прожигает меня насквозь, как вчера, у машины, когда я только-только совершил наезд на коробки с кактусами. — Ты хотел проконтролировать мой выбор? Боишься, я прихвачу с собой что-нибудь лишнее?
Я смеюсь. Смеюсь и улыбаюсь. Ее беспочвенные выводы забавляют меня.
— Ты можешь прихватить с собой все, что угодно, если тебе так хочется.
— Даже это? — Лина указывает на одну из морщинистых пальм и усмехается.
— Даже это.
— Ты балабол! — Она выхватывает у меня накладные. — Разговаривать с тобой на серьезные темы — не имеет смысла! Оплати то, что уничтожил, и покончим с этим!
Когда она ведет себя так, мне хочется засесть поудобнее в мягкое кресло, поставить на колени большое ведерко попкорна и с жадностью наблюдать за ее выходками в режиме реалити-шоу. Но такой привилегии у меня нет. Поэтому мне ничего не остается, как отправиться вслед за Линой, стремительно рванувшей к кассе.
— Вы готовы оплатить? — девушка в сером фартуке с крупной пурпурной нашивкой на кармане в виде логотипа оранжереи оживляется, едва Лина подходит к стойке. В ее униформу, видимо, входит и фирменная улыбка, про которую она благополучно забывает, но вспомнив, тут же растягивает на пол-лица. Как, к примеру, сейчас: — Давайте, я посмотрю.
Лина отдает администратору распечатанные накладные, которые, как я понимаю, выдали ей на складе, где она успела побывать без меня, и встает так, что у стойки теперь невозможно разместиться вдвоем.
Но разве это преграда?
Я беру Лину за плечи, легонько отодвигаю в сторону, вклиниваюсь на отвоеванное место и оказываюсь лицом к лицу с девушкой-администратором.