— Я делаю выводы, исходя из собственных наблюдений.
— Вероятно, ты очень наблюдательна.
— Чего нельзя сказать о тебе!
Каждой фразой, каждым словом она желает уколоть меня побольнее, но получается с точностью до «наоборот»: я безвольно расплываюсь в улыбке, и мне нестерпимо хочется, чтобы она не прекращала этот баттл.
— И ты никогда меня не простишь? Я же признал свою вину.
— Никогда! Потому что ты балабол.
Выгадываю секунду, чтобы снова взглянуть на нее:
— Сейчас я еду с тобой. Как думаешь, что это может значить?
На лице Лины пляшут тени молодой листвы, и она лениво прикрывается ладонью от солнца:
— Это я еду с тобой. И, заметь, ты до сих пор не соизволил посвятить меня в свои планы!
— Я?
— Ну не я же! Мою просьбу «развернуться» ты настойчиво игнорируешь.
Я смеюсь. Потому что не игнорирую. Я решил, что удобнее всего будет развернуться у торгового центра. Но для начала хочу выяснить, зачем это ей нужно, поэтому делаю предположение:
— Ваши поставщики находятся в противоположном конце города?
Лина демонстративно отворачивается, а заметив, что я перестраиваюсь в крайнюю правую полосу, еще больше напрягается:
— Зачем мы туда сворачиваем?
Придумываю «вескую» причину на ходу:
— По кофейку? — кошусь на нее, чтобы проверить реакцию.
— Нет! — ответ получается жестким и категоричным.
Приходится раскрыть свои истинные намерения, хотя от кофе я бы тоже не отказался:
— Здесь мы сможем развернуться, — указываю на свободную площадку у ТРЦ. — Или ты уже не желаешь ехать в обратную сторону?
— Я желаю, чтобы этот день поскорее закончился!
— Тебе придется чуточку потерпеть.
— Если ты будешь молчать, терпеть не придется.
Я принимаю вызов. Как в детстве незамысловатым жестом запираю рот на замок и выкидываю невидимый ключ в окно.
— Уже лучше, — она наконец-то улыбается, и я успеваю отметить, что ее улыбка прекрасна. — А теперь нам нужно вернуться назад, в магазин. Я не взяла документы, поэтому не знаю, в какую сторону ехать.
Я жму плечами, а осознав до конца причину смены маршрута, хочу изобразить несогласие. Сначала просто размахиваю руками, надеясь, что мои мысли окажутся ей понятными, а потом черчу пальцем на приборной панели план дальнейших действий. Но она смотрит на меня, как на кретина, и я снова смеюсь. Тогда протягиваю ей свой телефон, но и он не дает ей верного ответа. Я веду бровью и, поглядывая на дорогу, набираю в заметках одно короткое слово: «Мама», затем кивком предлагаю Лине сделать звонок.
Она долго смотрит на экран моего айфона и… не берет его.
— Звони, — произносит серьезно.
Окей.
Мы паркуемся.
Я открываю последний входящий Ларисы и нажимаю на кнопку вызова, а сам, пока идет соединение, разворачиваюсь к Лине вполоборота.
— Что? — возмущается она, ей не нравится такой расклад. Но я не намерен отказываться от задуманного: у меня наконец-то пропала надобность следить за дорогой, и я могу изучить свою «помощницу» вдоль и поперек, как и собирался.
Сначала Лина отвечает мне тем же, и несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Этого достаточно, чтобы увериться в своих догадках: ее колючесть — всего лишь маска, потому что в какой-то момент она вдруг смущенно отворачивается.
— Лариса, еще раз здравствуйте! Это Алексей, — я вынужден немного отвлечься, но телефонный разговор не мешает мне продолжать умиляться завитками кудряшек и россыпью бледных веснушек под светлыми ресницами. — Мы так внезапно покинули магазин, и только на полпути осознали, что понятия не имеем, куда нужно ехать. Вы не подскажете адрес?… Да, да, конечно, — я улыбаюсь, глядя на то, как Лина морщится. — Я понял, где это. Хорошо… Все будет сделано, не переживайте.
Я убираю айфон и кладу руки на руль:
— Я что-то не то сказал?
Она бросает на меня короткий взгляд:
— Не могу понять, зачем ты это делаешь?
— Что «это»?
— Подлизываешься к моей маме.
— Ты считаешь, что я подлизываюсь к твоей маме? — хохотнув, я принимаюсь ее рассматривать с еще большим интересом.
— А что же ты тогда делаешь?
Последние десять минут я занимаюсь только тем, что пытаюсь угадать ее дальнейшие фразы и действия, но реакция Лины на меня и на весь этот мир абсолютно непредсказуема.
— Вежливо общаюсь с взрослым человеком. К тому же, с женщиной. И заметь, с женщиной, дочь которой сидит у меня в машине. Как минимум я отвечаю за тебя головой.
— Не беспокойся, у меня есть своя голова! — она забавно ухмыляется, отчего на ее левой щеке появляется и тут же исчезает ямочка. Но я внимателен.
Ничего не могу поделать с собой — смотрю на нее, не отрываясь, и улыбаюсь.
— Поэтому ты предлагала мне развернуться через «двойную сплошную», аргументируя это отсутствием камер?
Она фыркает и откидывается на подголовник:
— К тому же, ты еще и зануда!
Я повторяю ее движение:
— Быть занудой не так уж и плохо.
— Давай! Расскажи мне про плюсы занудства!
Я смеюсь, и мы трогаемся.
— Ну, во-первых…
Она закатывает глаза:
— Нет, ты просто невыносим!
— Интересно, я один такой в своем роде? Или кто-то еще, по-твоему, невыносим?
— Хуже тебя, — она прищуривается, — только тот сумасшедший с рыжими усишками.
Я провожу пальцами по своему подбородку:
— Ты испытываешь неприязнь к бруталам?
— Что? — она смеется. Мне наконец-то удается произвести на нее впечатление. — О, да! Бруталы! И он, и ты — да-а…
С явным прогрессом в общении мы выезжаем на Проспект. Движение в этом районе слишком активное, и я уже не могу так часто поворачиваться к Лине.
— А если серьезно, — Настраиваю зеркало заднего вида, чтобы было комфортнее следить за потоком машин позади себя, — что за конфликт у вас приключился?
Она ерзает на сидении:
— Ты же сам все слышал.
— Я слышал только про Тамару.
— Про Та-ма-роч-ку, — она произносит это писклявым голосом, стараясь как можно точнее спародировать недовольного покупателя.
Получается не очень похоже, но я улыбаюсь.
— Вероятно, нам придется постараться, чтобы угодить и ему, и Тамарочке.
— Таким невозможно угодить, — она заводит за ухо длинную прядь волос, выпавшую из прически, и замолкает.
Я решаю дать Лине время на собственные мысли, ведь что-то ее явно тревожит. Поэтому сосредотачиваюсь на дороге.
Минут семь мы едем молча. Я стараюсь забыть, что нахожусь в машине не один, но боковым зрением все-таки вижу свою попутчицу. Ее идеально белые кеды и округлые коленки, которые лишь очертаниями проступают под грубой джинсовой тканью ее по-детски смешного комбинезона, безбожно отвлекают.
— Да не парься ты так! Один только факт, что ему привезут эксклюзив, перекроет все.
Лина вздыхает:
— А как заставить его удалить комментарии?
— Какие комментарии? Он успел нагадить где-то еще?
— Он нагадил везде, где только можно, поступив, как истинный брутал, — она язвительно усмехается. — Оставил кучу гневных отзывов в нашем Инстаграме, ни один свежий пост стороной не обошел. Чтобы все наверняка узнали, какие мы «аферисты».
Подозреваю, что она снова раздувает проблему из ничего.
— Не драматизируй! Ваши постоянные клиенты не поведутся на этот вброс, а новые…
Но Лина не дает мне договорить:
— Вряд ли у нас найдется хотя бы один постоянный клиент в Инстаграме.
— Тогда о чем ты переживаешь?
Я успеваю урвать долю секунды, чтобы взглянуть на нее, и замечаю, что Лина реально озабочена этой проблемой. Сейчас она выглядит совсем маленькой, хрупкой и уязвимой.
— Мне хочется, чтобы они были.
Мы сворачиваем с главной артерии на узкую тенистую улочку, и поток свежего воздуха врывается в салон. Отдельные прядки ее волос тонкими паутинками вздымаются к потолку, и я отчетливо ощущаю сладковатый аромат ее парфюма.