Отвернувшись, чтобы скрыть эмоции, без сомнения, прорывающиеся сквозь бесстрастную маску на его лице, Вельзевул негромко пробормотал:
— А потом ты стала его фавориткой. И я отступил, потому что… потому что я любил вас обоих. Я надеялся, что Люцифер сможет заставить тебя снова чувствовать, как заставил жить. И что ты, проклятье, что ты, возможно, поддержишь его, сможешь понять так, как никто из нас. Я оставил себе твоего сына, словно напоминание о старой жизни, о том, какими были все мы прежде. О том, к чему мы стремимся на самом деле. Он стал моей тайной. До сегодняшнего дня ни одна живая душа не знала о том, что он все еще жив.
— А как же ангел, исцеливший его?
Обернувшись на ее хриплый голос, Вел горько усмехнулся:
— Это самое смешное, Лили. Ты сама вонзила клинок в его сердце.
— Что?
— Я попросил Сариэля исцелить мальчика, это было его даром. Он даже не знал, что сам же и ранил его.
— Ты… Где он сейчас? Где мой сын? – на лице Лилит застыло выражение близкое к агонии.
— Недалеко. Скажи мне то, что я хочу знать, и я верну его тебе. Даю слово.
— Сначала дай мне взглянуть на него. Я не могу просто поверить тебе… о-он умирал у меня на руках…
— Что ж, вероятно, это будет справедливо.
Перемещение заняло не больше секунды, и он уже снова стоял перед нею, держа за руку белокурого мальчишку десяти лет, который затравленно оглядывался вокруг нежными фиалковыми глазами. Глазами ее сына.
— И-ирион…?
Обернувшись на ее голос, мальчик нахмурился, потом неуверенно обернулся к стоящему рядом Принцу.
Вельзевул величественно кивнул ему.
— Ты можешь говорить с ней. На самом деле, она, быть может, сможет увести тебя с собой.
Снова взглянув на прикованную к стене женщину, мальчик пробормотал:
— От-ткуда в-вы знаете мое имя, госпожа?
Ошеломленный и взволнованный сильнее, чем хотел бы показать, Вел заметил как одинокая слеза скатилась по щеке Лилит.
— Ты не помнишь меня?
Мальчишка испуганно выпучил глаза и неуверенно прошептал:
— Простит-те, госпожа, но… нет.
— Во имя тьмы и света, Лили, ты была совсем другой. Даже я с трудом узнаю тебя.
Теперь ее сияющие глаза обратились к нему:
— Позволь мне… позволь мне прикоснуться к нему.
Просьба была логичной и ожидаемой, но Вел почему-то напрягся.
— Сначала сделка, Лили.
— Я просто хочу коснуться его, Вельзевул. Убедиться, что он настоящий.
Все еще колеблясь, что было ему совсем несвойственно, падший перевел взгляд с демонессы на ребенка. Мальчик не проронил ни слова, лишь крепче сжал его ладонь. Он явно не узнавал и скорее всего, побаивался Лилит. Что ж, вполне обоснованно.
Дивясь сам себе, Вел опустился на одно колено:
— Ирион, я знаю, ты этого не помнишь, но давным-давно ты жил другой жизнью.
При этих словах глаза ребенка сделались размером с блюдца.
— Д-др-ругой?
— Да, в ней не было меня, клеток и страшных монстров, которых ты так боишься.
— Вроде Фара?
— Да, вроде него, - падший потрепал мальчишку по волосам, затем перейдя на родной, давно позабытый людьми, язык мальчика продолжил: - Там было ясное небо над головой, другие дети, с которыми ты играл, и еще у тебя была… мама.
— Мама, - словно зачарованный повторил ребенок.
— Да, мама, Ирион, ты помнишь, что значит это слово? Можешь вспомнить ту свою жизнь?
Часто-часто заморгав, словно пытаясь удержать слезы, дрожащим голосом мальчик пролепетал лишь одно слово:
— Тепло. Мама – это теп-пло.
— Верно, Ирион, а теперь послушай меня, эта женщина, - кивком головы он указал на неподвижно застывшую в кандалах Лилит, - твоя мама. И если она все сделает как надо, я позволю вам уйти отсюда вместе, обещаю. А теперь подойди к ней, Ирион. Сделай, как она просит.