— Но п-почему т-ы восстал?
— Потому что мне открыли глаза. – Переместившись, Люцифер склонился над ее прекрасным лицом и хрипло пробормотал: − И в свое время ты сможешь понять и принять меня, единственная. А сейчас позволь просто показать, как это может быть меж нами, красавица.
И жар внутри него прорвался за край.
«Единственная…»
Это слово сладкой музыкой звучало в моих ушах, в то время как тело пылало, словно в лихорадке.
Его губы были такими же горячими, как я помнила, его руки касались с губительной для меня смелостью, а утробное рычание, доносившиеся из его груди пробуждало во мне самой что-то дикое и примитивное. Поцелуй поглощал меня все сильнее с каждым мгновением, что я медлила с тем, чтобы оттолкнуть его. Но, будь все проклято, я вовсе не этого хотела! Мое тело жаждало его ласк, жаждало ощутить вкус той страсти, что неизменно сияла в этих грешных обсидиановых глазах, и я позволила себе поддаться. Быть может, лишь краем сознания осознавая, что все происходящее нереально.
Внезапно перехватив инициативу, Эль сама углубила их поцелуй, заставив его зарычать от наслаждения. Ее язык змейкой ворвался в его рот, дразня и соблазняя. Ее пальцы впились ему в грудь. Ошеломленный болью от укуса внезапно пронзившей его нижнюю губу, Люцифер широко распахнул глаза и уставился на самое соблазнительное зрелище на свете. На свою анхеликель, потерявшую голову от страсти. Ее голубые глаза сияли жаждой, которой она не знала прежде, и которую он с радостью утолит. Но сначала…
— Я хочу, чтобы ты ответила мне на один вопрос, Эль. Ты слышишь меня, дорогая?
Кажется, с огромным трудом оторвавшись от созерцания его груди в распахнувшемся, намеренно конечно, вороте рубашки, она прохрипела:
— Д-да.
— Ты – моя анхеликель, Эль. Моя судьба и мое проклятие одновременно. Мне никогда не станет сил отказаться от тебя, но…
Поднявшись на колени, она заставила его позабыть все слова, спустив бретельки с плеч и прошептав три сладких слова:
— Так не отказывайся.
— Лучше не дразни меня, дорогая. Я уже предупреждал тебя.
Избавившись от рубашки, он переместился на постель и встал на колени позади нее. Возвышаясь над нею, словно скала, Люцифер обхватил ладонями ее плечи, и заставил отклонить голову, чтобы добраться до ее шеи. Теплая жилка неистово стучала под его губами.
«Не бойся, Эль. Я не причиню тебе и капли боли. Доверься мне».
Застонав при первом же касании его губ, она все же прохрипела:
— Эт-то все с-сон.
«Да, дорогая. Самый сладкий и приятный сон на свете. Позволь мне сделать его еще лучше».
Нежно лаская ее плечи, он проложил дорожку из медленных дразнящих поцелуев по ее шее, удовлетворенно отмечая, как закрываются от удовольствия ее глаза и постепенно уходит напряженность. Он будет вечность ласкать ее вот так, лишь бы увидеть снова эту тихую умиротворенность на ее лице. Она сокровище. Чистой воды бриллиант.
«И она принадлежит мне».
Он покусывал ее шейку, пока она не забылась в наслаждении настолько, что приподняла руку и запустила пальцы в его волосы, притягивая его ближе, поощряя. Лишь тогда он позволил себе более смелую ласку, его ладонь незаметно скользнула к ее груди. Эль ахнула, но затем снова раздался стон удовольствия. И в нем уже слышалось нетерпение.
Не отрывая губ от ее пульса, он аккуратно обнажил одну ее грудь, и нежно сжал в своей ладони.
Лаская сосок кончиками пальцев, он второй рукою продолжал поглаживать ее плечи, успокаивающе, боясь спугнуть ее неосторожным движением.
Но Эль, казалось, утопала в новых для себя ощущениях, он не мог насытиться голодным выражением ее запрокинутого лица. Не открывая глаз, она стонала, вцепившись пальцами ему в волосы и судорожно сминая простыни другой рукой.
На мгновение он приласкал ее между бедер, вырвав хриплый крик удивления и сладкой муки, а затем бережно стянул с нее шелковую сорочку, оставляя лишь в усыпанных жемчужным бисером трусиках. Мягко опустив ее на подушки, и не переставая удивляться, что она позволяет ему все это, Люцифер сомкнул губы на ее груди. Нежно посасывая ее сосок, он просто не сумел сдержаться и снова впился поцелуем в ее нежные губы. Она охотно ответила на него. Жар, сжигавший его тело, теперь перекинулся и на что-то внутри него, на сердце, по-видимому. Ее невинные ласки и озорной язычок сводили его с ума. Благоговейно касаясь кончиками пальцев ее белоснежных крыльев, он поймал себя на том, что мысленно благодарит Отца за это, за эту женщину и за то, что она принимает его. Остается только надеяться, что позже она не пожалеет об этом! Но сейчас его мысли сосредоточились лишь на том, чтобы доставить ей наслаждение. Он снова склонил голову к ее груди, в то время как рука его опустилась вниз, ласково рисуя круги на ее животе.