Мужчины чманели от химии, становились вялы и сонливы, а вампирша ела, сколько хотела и гипнозом внушала им воспоминание о пережитом блаженстве. Уже через несколько часов они не могли вспомнить ни лица, ни примет своей попутчицы. Иногда, для разнообразия, жертвы не досчитывались денег, украшений или документов, которые через несколько дней "находились" самой охотницей и за небольшое вознаграждение возвращались владельцам. Ей было забавно потом смотреть им в лица и знать, что они никогда ее не вспомнят.
Она изменила еще одну привычку. Теперь ежевечерне вампирша посещала тренировки и тиры, не обращая внимания на голодные взгляды щенков. Она намеренно их игнорировала и старалась держаться холодно и свысока, попутно используя их для тренировки своих душ, чтобы на время сразиться в схватках. Это оказалось не так-то просто, как казалось вначале. Страх и обида прошли, а с ними убавилось и решительности и, что самое неприятное, желания играть. Но собственная безопасность оказалась предпочтительнее изнуряющей добродетели и Анна, взывая к призракам, наполняла глаза льдом, а лицо — непроницаемостью.
Не один день был потрачен на то, чтобы узнать: души легче всего порабощают тех, кто питает к Анне сексуальный интерес. Это выяснилось случайно, когда отрабатывая спарринг случайный партнер рванул на ней футболку. Оголилось чуть больше, чем нужно и вампирша стала торопливо натягивать обрывки ткани. Если бы Миша не шепнул обратить внимание на самцов, она бы еще не скоро заметила, как аура у всех стала ярко-алой. Они стеснялись смотреть на нее откровенно, но у всех были приоткрыты чакры — идеальный момент для нападения.
— Миш, давай! — мысленно шепнула Анна, чувствуя, что и сама испытывает страсть после боя, на ментальном уровне слившись с будущими марионетками.
Духи, сорванные приказом старшего, расползлись по арене и через минуту глаза всех мужчин отразили их золото. Получилось!
С того дня пришлось забыть о скромных нарядах. Теперь, если Анна хотела заполучить рабов, она одевалась подчеркнуто вызывающе. Как только она входила, тонкая игла вонзалась в палец и вокруг расползался запах ее крови. Глаза щенков загорались мгновенно, вампирам нужно было чуть больше времени, все-таки опытные охотники с тренированной выдержкой. Но потом все они сворачивали шеи, не в силах отвести от нее глаз.
Ей было неприятно, скользко, гадко, но она заталкивала отвращение подальше, убеждая себя, что это необходимо. Что все это — плата за жизнь. Убеждение было слабым. Анна постоянно срывалась, напивалась, била дома посуду и мебель. Иногда использовала наркотики, не замечая, насколько увеличились дозы. И начинался бег по кругу.
Чем больше у нее получалось контролировать тела других, тем чаще окружающие испытывали страх от ее присутствия. Более слабые самцы, а соответственно — лучше чувствующие, — ретировались сразу. Те, что посильнее — оставались и неизменно проигрывали. Но взрослых вампиров в округе не было, — так, щенки до пятидесяти и молодые вампиры до двухсот, — и Анна не боялась наткнуться на сильного противника.
А вскоре между свитой расползлись слухи, что огненный Ангел сошла с ума и разыгрывает из себя королеву, превознося свое существование выше их. Она чувствовала их раздражение, но вступить с ней в открытую вражду не решался никто. Все опасались реакции Маркуса и Главного Карателя.
Вампирша только посмеивалась и стреляла до глухоты, выпуская в мишени десятки обойм, к утру лишалась рук, до боли натягивая стрелы луков и метая копья, обзаводилась сотнями синяков, ссадин, ушибов и иногда переломов, проводя драки с тупым фанатизмом, когда все вокруг уже сдавались, а она — требовала продолжения. Болью забивался страх и решимость становилась тверже. И был особый азарт в том, что загипнотизированные вампиры, порабощенные душами, потом ничего не помнили.
Прошло примерно полгода, когда слухи о ее одержимости достигли ушей вышестоящей троицы, Главный Каратель нагрянул с визитом. Он всю ночь наблюдал за Анной из-за тайного зеркала, выводя ее души на разговор. Они оказались на редкость немногословны и настаивали на одном — у его ученицы просто появилось очередное увлечение, которому она отдалась с головой, и оно вовсе не стоит столь пристального внимания и особого присмотра.