Выбрать главу

Каратель услышал, взбежал на второй этаж, ударом открыл дверь. Вампир корчился в судорогах, на губах белела пена. Антон подбежал, повернул Хозяина боком, но тот попытался отмахнуться.

— Аня... — прошептал он, захлебываясь слюной. — Звони...

Каратель достал из кармана трубку, стал набирать. Сигнала не было.]

Она настигла его в прыжке: сбила с ног и они покатились в небольшой овраг. Вампирша вскочила на ноги и уставилась на перепуганного человека. Мужик выплюнул грязь, закряхтел, поднялся.

— О, сучка! – радостно взвизгнул он, изумившись, что перед ним хрупкая девушка. Анна сморщилась от острого запаха спермы, наотмашь ударила его по лицу.

— Ты что натворил, тварь? – прошипела она.

— Твоя что ли была? — усмехнулся он. — Ну, еще родишь.

Анна прозрела. Еще родишь?! Она вложила в удар всю силу: двинула его между глаз, чтобы в башке взболтнулась кровь и он потерял сознание. Мгновенно, цепляясь за холодную землю, рванула наверх и, временами останавливаясь, стала искать.

— Остановись! — орал в ухо Михаил и еще какие-то духи, но вампирша их не слушала.

Когда перед глазами мелькнул темный комок в жухлой листве, она резко остановилась.

[Вспышка. Запах крови и похоти. Вспышка. Крохотное тельце. Вспышка. Ярость, граничащая с безумием. Хруст ломаемых костей, шепот духов. Ненависть и отвращение. Вспышка...

Маркус медленно открыл глаза.

— Что, Маркус, что? — Антон бегал по комнате, разыскивая сигнал. Вампир вспомнил, что Каратель не знает, где живет Анна.

— Уже ничего, — слабо прошептал он. — Мне показалось.

— Показалось? Показалось, мать твою?! Ты издеваешься?! Ты тут только что чуть копыта не отбросил, шепча ее имя! Что с ней?

— Не знаю... Не вижу... Передоз у меня. Накрыло, — Вампир медленно сел. Ничего не изменить. Поздно.

— Твою мать... — Антон обхватил голову руками, обперся на стену и сполз вниз. Его трясло и Маркус чувствовал почему. Но меньше всего Верховному хотелось, чтобы Главный Каратель знал о его позоре. Он закрыл глаза. Как он мог не видеть о ней... Такое?!]

— Не ходи, Анна, не надо! — надрывался Михаил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Идите к черту, — ледяным тоном процедила Анна и голоса стихли.

По щеке вдруг скатилась слеза, руки женщины задрожали. Она уже знала, что увидит, но мозг не останавливал от того, что было в грязноватом свертке. Таком маленьком и, казалось, таком невесомом, что у Анны поплыло перед глазами от слез.

Души возле тела не было, а значит, она опоздала. Ей бы впору остановиться, развернуться и уйти, чтобы забыть, что там, в этом крохотном свертке чуть более полуметра. Но надежда и подспудное желание разбудить в себе ярость, чтобы отомстить, искромсать подонка, толкало вперед. Она медленно опустилась на колени и отогнула краешек одеялка.

Затылок малышки превратился в месиво, в котором тонкие косточки черепа, вонзились в разбитый мозг. Ребенок был раздет, и вероятнее всего, кричал. Вот маньяк и ударил его об косяк двери или еще обо что-то острое угловатое. Одеяло пропиталось кровью. Она сочилась из разбитой головы, струилась по ногам и по длинной ниточке кишечника, спутавшего ноги.

Анна приложила дрожащие ладони к вздутому животику и зажмурилась. Ощущения рук выхватили разорванный кишечник, пробитую насквозь матку со сгустками крови внутри. Руки вампирши дернулись, чуть прижав трупик и из отверстий чавкнула сперма, обдав воздух густым запахом похоти. Вампирша разрыдалась. Не помня себя, ухватила тельце девочки на руки, прижала к груди и взвыла тяжелым протяжным скорбным ревом. Нельзя представить, что человек может так надрывно орать.

Почувствовав тепло, ребенок вдруг закряхтел в ее руках, но перепуганная насмерть Анна не отшвырнула его, а только сильнее прижала. Острое тепло укололо ее в руку и она взглянула на чуть различимый голубоватый островок детской души. Определив, что ее заметили, душа приобрела узнаваемые очертания ребенка с пронзительными овалами глаз. Она смотрела на рыдающую вампиршу и гладила ее по руке. Анна зарыдала еще горше. Ни одно животное не делает это с потомством. Убивает? Да, но никогда не насилует, не упивается криком, не смакует чужое унижение и страх.