Чертовы твари! Он же за этим сюда и пришел!
Верховный поднял взгляд. В нескольких метрах от него стоял медведь. Небольшой, но воображение человека тут же нарисовало увечья, которые он может нанести, движения лап, после которых от лица Вампира останется череп.
— Мааарк, — из кустов вышла Анна. Замерев, она смотрела на зверя и негромко окликнула Вампира.
— Стой там и не двигайся, — ровно сказал он.
Анна смотрела то на него, то на хищника. Что-то было не так, и поначалу она не могла понять что. Уже потом, когда прошло мгновение, и медведь стал подыматься, до нее дошло...
Раз. Он резко опустился на четыре лапы, оттолкнулся задними, прыгнул. Два. Маркус ушел в сторону. Три. Зубы медведя быстро словили ускользающую кисть, впились в нее, из горла зверя вырвалось рычание. Маркус свободной рукой сжал лохматое горло.
Анна видела все, как во сне. Душ... У Маркуса нет душ!
В следующее мгновение она кинулась вниз. От страха, блики ее огня полетели вперед, не желая понимать, кого спасают. Души выгнулись дугами, ударили плетью по звериной морде. Медведь взвизгнул от боли, запахло паленой шерстью, кровью и зверем. Хищник разжал челюсти, поджал уши и побежал прочь, подгоняемый криками вампирши и градом ссыпающихся камешков из-под ее ботинок.
Тяжело дыша, она приземлилась рядом с Вампиром. Кровь почти не текла, но укусы были глубокими, рваными. В суматохе Анна не стала разбираться, почему в черной крови так много алых вкраплений, почему по плечам Вампира растеклось черное облако душ, которых не было минуту назад.
— Ты как? — спросила она, дергая завязки рюкзака и разыскивая аптечку.
— Жить буду, — ответил Вампир, спокойно и пристально наблюдая, как она торопливо разрывает упаковку бинта.
Маркус не мог оторвать от нее взгляда. Анна бережно и быстро бинтовала его руку, почти не касаясь кожи пальцами. Умело накладывала слой за слоем, выдерживая нужное натяжение и ровность намотки. Он переводил взгляд то на ее руки, то на сосредоточенное выражение лица, отмечая задумчивость глаз, особенно сомкнутые губы, и щеки, чуть тронутые румянцем. У вампирш вообще редко бывает румянец, но Анна отличалась от всех этой чудной особенностью, — чуть что распускать на щеках огонь.
— Все, — сказала она. — Не больно?
— Нет, — ответил Маркус, продолжая внимательно смотреть на нее. "Сейчас самое время! Говори!"
— Ты во мне дырку прожжешь, — Анна отвернулась, стала собирать окровавленные тряпицы, которыми промакивала кровь после перекиси.
Маркус накрыл ее руку своей, и женщина вздрогнула, опасливо глянула на него. Неясное тревожное предчувствие окутало их непроницаемым покрывалом. Анне вдруг стало трудно дышать: все затрепетало внутри и замерло сначала от холода, потом — от обжигающего пламени, охватившего ее всю и лавой разлившегося по щекам. "Только ничего не говори! Пожалуйста!" Анна вдруг поняла, что не хочет ничего знать.
— Подожди, — тихо сказал он. — Мне нужно с тобой поговорить, — от его низкого голоса вампиршу сковал страх.
В его неторопливых движениях и размеренном тоне, который слышала чуть ли не впервые, Анне чудились откровение и подвох, скрытая угроза и нечто, отлично завуалированное, настойчиво выдаваемое за действительное. Ее чувства мешались, и так сложно было понять, настоящие они или вызваны прошлыми страхами.
— Если тебе неудобно я перебинтую, — затараторила она, чтобы сбить его с мысли и вновь взяла за руку.
— Не в этом дело, — ответил Маркус, замолчал, не решаясь заговорить о главном. — Черт, не думал, что это так тяжело! — пробормотал он и нервно хохотнул, посмотрел ей прямо в глаза, накрыл дрожащую ручку ладонью: — Черт с тобой! Ты выиграла.
— Я не совсем понимаю... — Анна подозрительно изучала его, сомневаясь, в себе ли он, или происходящее результат шока.
Она попыталась высвободиться, но взволнованный Вампир так крепко сжал ее пальцы, что они онемели от боли. Анна испуганно посмотрела на крепкую хватку, потом на Верховного.
— Я люблю тебя, — очень тихо сказал он. — С того дня, как мы подписали Договор, я ни о чем другом думать не могу, кроме тебя.
Анна окаменела, стеклянный взгляд остановился на глазах Вампира, но ничего не выражал. Из ее глаз исчез блеск, и на секунду Маркусу почудилось, что глаза стали чужими, матовыми.