— Так меня действительно сбила машина?
— Да, — подтвердил Христофор, не поворачивая головы.
— Как я здесь очутился?
Христофор проигнорировал этот вопрос, но сообщил:
— Я видел, как это произошло. Пострадали не только вы. Сейчас вы встретитесь еще с одной жертвой. И мы примемся за работу. Ну вот и пришли.
Они остановились. Христофор открыл дверь и посторонился, пропуская Габриеля вперед. В комнате, где тот очутился, стояли в круг шесть стульев. Три из них были заняты. Круглолицый человек, от которого исходило неяркое оранжевое сияние, встал, когда они вошли, и представился как Клемитиус.
— Раньше я был одним из посланников Божьих, — пояснил он, — но теперь меня повысили, и я стал психотерапевтом.
И он улыбнулся так же, как Христофор. Единственное отличие состояло в том, что он показал зубы — желтоватые и, пожалуй, чересчур большие для его рта.
По обеим сторонам от Клемитиуса сидели две женщины, такие же сконфуженные, как и Габриель. Они хранили молчание. Одну из них представили как Джули, другую — как Ивонну.
— Присаживайтесь, — пригласил Габриеля Клемитиус. — Мы ждем еще одного.
Кевин Спайн никогда не пользовался расположением окружающих. И дело было не в том, чем он зарабатывал на жизнь — а он убивал людей за деньги, — в конце концов, не столь уж многие доподлинно знали об этом. И не в том, как он выглядел, а он был маленький, проворный человечек пятидесяти семи лет, с рыхлой, словно припудренной сероватой кожей и с изборожденным глубокими морщинами лицом, и одевался он так, что несколько смахивал на гробовщика — для полного сходства ему не хватало только большой шляпы.
Дело, скорее, было в том, что он совершенно не умел общаться с людьми. Он не был груб, потому что грубость предполагает некое понимание ситуации и связанную с ней возможность выбирать тот или иной вариант поведения. Он просто понятия не имел, как следует себя вести с другими. В присутствии незнакомцев он нервничал и от этого начинал потеть — потея, он сильно стеснялся, а когда он стеснялся, то мог ляпнуть первое, что придет в голову.
Он не мог ходить в ближайший магазин после одного случая, когда застрял на кассе, пока толстушка-кассирша пробивала его покупки. Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Он посмотрел в окно. Она все равно смотрела на него. Он начал потеть. Она смотрела на него.
— Что-то здесь жарко, — заявил он.
Она ничего не ответила.
— Уф как жарко! Я даже начал потеть, — добавил он, театрально обмахиваясь рукой, точно веером.
Девушка уставилась на него еще пристальнее.
— Вы-то, небось, хорошо знаете, каково это, потеть, — предположил он.
На этот раз он добился ответа — девушка покраснела. Кевин тут же встревожился, что, наверное, сморозил какую-то непристойность, и попытался реабилитироваться:
— Я только хотел сказать, что вы очень крупная, понимаете? Не просто высокая, а крупная в теле. Не подумайте чего плохого, некоторым мужчинам это даже нравится. Я, понятно, не о себе. — Он вспотел еще сильнее, но заткнуться уже не мог. — И я хотел сказать, что у вас, наверное, гормональные проблемы или что-нибудь в этом роде, а не то, что вы такая большая, потому что много едите, чтобы нравиться мужчинам.
— Мистер Ниш! — закричала девушка. — У нас тут псих на четвертой кассе!
Кевин мог расслабиться в присутствии других людей только тогда, когда их убивал. Возможно, именно это и нравилось ему в его работе. А может, то, что в ней он был настоящим мастером. Почти всю свою жизнь он проводил в одиночестве. Возможно, если бы он выкроил время, чтобы познакомиться хотя бы с несколькими людьми, ему понравилось бы и что-то другое и он перестал бы убивать представителей этого биологического вида. Но друзей у него не водилось. С немногочисленными родственниками он вот уже лет двадцать виделся лишь раз или два в году. Однажды ему пришла в голову ребяческая идея вступить в шахматный клуб, члены которого встречались в местной библиотеке по средам, — отчего-то ему казалось, что игра в шахматы является вполне достойным времяпрепровождением для такого великого воина современности, каковым он иногда себя воображал, однако в конечном итоге он от этого отказался из боязни, что общение с людьми сделает его более слабым. А кроме того, в шахматы он играл отвратительно.
Поэтому он предпочитал всем прочим занятиям искусство убивать людей за деньги. Правда, в самом начале своей карьеры он убивал людей за прямо-таки смешные деньги, резонно полагая, что если уж ты выбрал себе профессию наемного убийцы, то сперва нужно заслужить репутацию надежного, умелого и неуловимого исполнителя. И если необходимо убить одного-двух человек за гроши, чтобы завоевать себе такую репутацию, значит так тому и быть.