— Это вы певец? — спросила бритоголовая девушка.
Майкл покачал головой.
— Я друг, — прошептал он.
— Это я певец, — сказал Джеймс.
Женщина повернулась к нему, смерила его взглядом, отвернулась и презрительно фыркнула:
— Ну конечно же это вы.
Майкл простоял у кровати, не отрывая взгляда от безжизненной, бледной Джули, наверное, минут пять. Наконец женщина снова подняла на него глаза и увидела, что он плачет.
— Меня зовут Линн, — представилась она.
— Это к вам она ехала в гости? — произнес Майкл, шмыгнув носом.
— Да. Это к вам она собиралась вернуться?
Майкл не смог даже толком кивнуть.
— Пойду выпью кофе, — сказала Линн. Ее лицо смягчилось, и она сказала: — Заступайте на смену.
Джеймса она вовсе не замечала, что могло бы его обидеть, если бы он собирался остаться, но он не собирался. Он чувствовал, что остаться здесь было бы неправильно, а кроме того, он давно обнаружил, что в больницах время словно останавливается: он пробыл здесь всего минут пять, но эти минуты ему показались вечностью. Главный вопрос заключался в том, следует ему что-то сказать или просто уйти потихоньку. Он все-таки решил, что сказать что-нибудь нужно, тем более что ему необходимо узнать, как проехать к дому Гари. Момент, когда подруга Джули ушла, показался ему весьма подходящим.
— Майк… Майк… Прости, дружище, мне кажется, я не вынесу этого зрелища. Не могу видеть ее в таком состоянии. Я и предположить не мог, что это будет так… так… тяжело.
В ответ — молчание.
— Ты не возражаешь, если я на какое-то время вас покину?
Майкл кивнул.
— Собственно, мне вот что пришло в голову: а не заглянуть ли мне к Гари Гитаристу… Ты не скажешь, как мне к нему проехать?
19
Менее чем в шестидесяти футах от постели Джули Элли держала Габриеля за руку, а Мойра сидела на стуле в углу. Она сидела там уже полдня.
— Ты знаешь, — призналась Элли, — в последние полгода или даже больше жить с ним было настоящей пыткой. Он стал раздражительный, саркастичный, совершенный мизантроп. А того парня, которого я когда-то полюбила, я узнавала только тогда, когда мы выбирались по выходным на море, или гуляли по парку, или занимались чем-нибудь вроде этого; и о чем бы мы ни заговаривали, разговор неизменно переходил на то, какими родителями мы будем. Какие мальчишечьи имена сейчас в моде? Останемся ли мы жить в Лондоне, когда родится ребенок? Как мы станем учить сына или дочь плавать, или читать, или играть в футбол, или чему-нибудь еще? Ты знаешь, он прямо-таки расцветал. Становился словоохотливым. Зато в остальное время… Мне даже трудно сказать, почему мы до сих пор вместе.
— Ну и почему?
Элли ничего не ответила. Ей часто хотелось уйти от Габриеля, она пыталась представить, каково это — оставить мужчину с некачественной спермой и забеременеть от какого-нибудь другого парня. Однако она никогда не думала о том, чтобы стать матерью без Габриеля. Если бы она ушла от Габриеля и потом забеременела, это было бы неправильно. Кроме того, Элли все еще любила его. Возможно, в последнее время это ее раздражало, но оставалось непреложным фактом, который нельзя изменить.
— Не знаю. А как ты думаешь, почему?
— Чтобы позлить Иззи.
Элли кивнула:
— Она никак не могла его принять. Верно?
Мойра проигнорировала то, что Элли употребила прошедшее время, и ответила коротко:
— Да.
— Как ты думаешь, почему? И не вздумай сказать, что он ей нравился.
— Возможно, и нравился, но, думаю, дело все-таки не в этом. Боже, как он понравился мне, когда я увидела его в первый раз…
— Когда ты увидела его в первый раз, ты была настолько пьяна, что тебе бы понравился даже Эндрю Ллойд Уэббер!
— Вот еще! К тому же я имею в виду — понравился после. Но дело в том, что вы вместе нравились мне гораздо больше, чем сама мысль о том, чтобы мне быть с ним.
— Правда?
— Ага.
— Господи, не думаю, чтобы я могла чувствовать к кому-то нечто подобное. Я слишком эгоистична, — призналась Элли.
— Тут дело не в эгоизме, а в том, как ты смотришь на мир. Я считаю, что все вокруг стремится к гармонии, старается обрести совершенное равновесие, если хочешь. Вы с Габриелем — сама гармония.
— Так почему же Иззи так его невзлюбила?
— Потому что там, где я вижу гармонию, она видит двух красивых людей, которые много смеются. Если человек несчастен, или не уверен в себе, или все время напряжен, как моя сестра, то нет ничего более досадного и раздражающего, чем видеть людей, которые все время смеются.
— А мы ведь действительно все время смеялись.
Но, произнося эти слова, Элли поняла, что даже не может вспомнить, каков он, смех, и какие чувства вызывает.
— Да, все время.
Они замолчали. Спустя минуту Мойра спросила:
— Хочешь кофе?
Элли попыталась улыбнуться и задала встречный вопрос:
— Что ты думаешь о моем чертовски отчаянном плане, чтобы Иззи выкрала его сперму, пока я буду лежать на больничной койке, отдавая врачам яйцеклетки?
— Мне кажется, идея отличная, — мягко сказала Мойра.
Элли бросила взгляд через палату на Габриеля и тихо произнесла:
— Вот и я того же мнения, — а затем спросила: — Как ты думаешь, Иззи справится?
— Думаю, да, — ответила Мойра, хотя и не вполне уверенным тоном. Элли опять замолчала. — Разумеется, — добавила Мойра, — и я могла бы вам помочь. Хочешь?
Элли тихо заплакала. Мойра подошла и обняла Элли, а та уткнулась ей в грудь и разрыдалась. Затем Элли немного отстранилась и закивала, почти яростно, не прекращая ронять слезы. Мойра погладила ее по волосам, поглядела на Габриеля и прошептала:
— Для этого и нужны друзья.
20
— Я себя мертвым не чувствую, — заявил Габриель, оглядываясь по сторонам. Трудно было сказать, действительно ли он принимает сказанное близко к сердцу, но, судя по его лицу, так и было.
— Еще бы, — поддакнул Кевин, — да ты и не похож на мертвеца. Я знаю, что говорю, насмотрелся на трупы. Мертвые выглядят совсем иначе и не разговаривают. А кроме того, они довольно скоро начинают вонять. — И он улыбнулся своей шуточке.
Габриель пропустил его слова мимо ушей:
— Я хочу сказать, что чувствую себя… так, словно нахожусь в середине пути… а совсем не в конце чего-то… в самой гуще событий.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Джули.
— Прежде всего, мы с Элли согласились на экстракорпоральное оплодотворение, поэтому сейчас у меня такое чувство, словно… вы ничего не дали мне закончить!
— Ну а кому удается закончить все? — философски заметил Клемитиус. — Жизнь так устроена, что обрывается, когда вы находитесь в гуще событий.
— Это я понимаю, — раздраженно сказал Габриель, — и говорю лишь о том, что лично я чувствую, — мне казалось, для этого и создана наша группа, будь она неладна!
Клемитиус постарался сохранить бесстрастное лицо и, смущенно пошаркав ногами, спрятал их под полами своей сутаны.
— Разумеется, так и есть, — подтвердил он, выдавливая из себя улыбку.
— Собственно, в моей жизни, пожалуй, еще не было дня, когда бы я до такой степени чувствовал себя в гуще событий, чем в тот день, когда умер. Не это ли урок, который я, по-вашему, должен извлечь? Может, скажете, что мне не стоило ничего начинать из страха, что меня может задавить машина? Как говорится, стоит воспринимать жизнь как нечто само собой разумеющееся?
— Преподать вам какой бы то ни было урок не входит в наши намерения.
— Ну конечно же нет, иначе это слишком отдавало бы Ветхим Заветом, верно?