— Буду счастлива.
— А ты?
— Разумеется, — откликнулся Габриель. — Как только захочешь.
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — сказала Ивонна, встав так резко, что ее стул упал на пол.
— А я останусь здесь. Я отношусь к психотерапевтическому процессу серьезно, — повторил Кевин.
— Тебя никто и не приглашает смотреть на мою жизнь, — презрительно усмехнулась Ивонна и быстрым шагом вышла из столовой.
К тому времени, как они подошли к просмотровому залу, Ивонна замедлила шаг. И остановилась перед дверью. Как показалось Джули, тому виной был страх перед эмоциями, которые могли на нее нахлынуть, а потому она протянула руку и смущенно сжала локоть Ивонны. Та улыбнулась. Она не боялась того, что может почувствовать, но ее посетила мысль — весьма странная в данных обстоятельствах, — что, пожалуй, было бы неправильным подсматривать за своим сыном. Все равно как войти в его комнату без стука. Она покачала головой и потупила взгляд. Христофор открыл перед ней дверь и отошел в сторону.
Это была, как подумалось Габриелю, самая тихая комната, в которой ему когда-либо доводилось бывать. Ивонна расположилась перед экраном, а Габриель сел позади нее. Джули пристроилась рядом с Христофором. Тот велел Ивонне сосредоточить свои мысли на сыне.
Экран ожил. На нем появился сын Ивонны, высокий и с виду неуклюжий молодой человек, светловолосый и с болезненно-желтоватым цветом лица. Голубые глаза, обрамленные красными кругами, глубоко запали в глазницах. Длинными тонкими пальцами он массировал себе виски. Когда Ивонна увидела его, то тихонько застонала, словно кто-то ударил ее кулаком в живот.
Он сидел на том самом диване, на котором Кевин ожидал прихода Ивонны. Она хотела сказать сыну, чтобы он встал, а не то запачкается, и еще ей хотелось попросить его не плакать и сказать ему, что она его любит. Еще она хотела посоветовать ему не оставаться в одиночестве и позвонить отцу, хотя тот едва ли чем-нибудь поможет и вообще живет в Америке. Но больше всего ей хотелось его обнять — протянуть руки прямо в экран и обнять, как она обнимала, когда ему было девять лет и он пришел домой в слезах из-за того, что ему сначала дали роль Иосифа в школьной рождественской постановке, а потом отобрали и отдали другому мальчику, который заболел раком и едва ли дожил бы до следующего Рождества. Энтони тогда плакал от обиды, но еще и от жалости, а она чувствовала себя бессильной изменить мир, который причинил ему боль, или отвести от сына этот удар судьбы.
Джули придвинулась поближе к Ивонне и взяла ее за руку. Вместе они смотрели на Энтони, который уперся взглядом в полустершийся меловой контур на полу, оставленный полицейскими на том месте, где лежало тело. Зазвенел звонок, и Энтони поднял голову.
— Кто бы это мог быть? — произнесла Ивонна, точно так же как она могла бы произнести, заваривая чай и ожидая, что этот вечер она проведет тихо и мирно, вдвоем с сыном.
Энтони обошел меловой контур и открыл дверь. На пороге стояла высокая девушка с милым открытым лицом и длинными волосами. На ней были джинсы и серый джемпер, в руках она держала рюкзак. Как только Энтони отпер дверь, она уронила рюкзак на пол, нежно обвила молодого человека руками, мягко поцеловала в щеку и прошептала:
— Я приехала сразу, как только смогла.
— Это хорошо, — вздохнул он. — Думаю, мне требовалось немного побыть одному. — Говоря это, он поцеловал ее в макушку. — Но я рад, что ты снова со мной.
— Кто она? — спросил Габриель.
— Не знаю, — ответила Ивонна, окаменев от увиденного.
Таш присела на диван рядом с Энтони:
— Я привезла тебе сэндвичей.
— Мне совсем не хочется есть.
— Знаю, поэтому я и не взяла пиццу, — мягко улыбнулась она. — Но тебе нужно что-нибудь съесть.
— Не знаю, как я переживу завтрашний день.
— А что будет завтра? — спросила Ивонна.
Христофор посмотрел на нее и просто сказал:
— Похороны.
— Ох.
— Значит, она мертва, а мы нет? Как же так? — прошептал Габриель.
— Психологический профиль личности, дело в нем, — тихо проговорил Христофор. — Нам требовалось узнать, что выступает в качестве более адекватной мотивации — жизнь или Небеса. Кроме того, принимая во внимание уровень медицины и фактор «случайности», мы не всегда можем гарантировать кому.
Ивонна наблюдала за тем, как девушка прижимает голову Энтони к своей груди.
— Жалко, что ты не познакомилась с моей мамой, — сказал он.
— Жалко. Как ты думаешь, я бы ей понравилась?
— О да, — заверил он ее, поднимая взгляд. — Правда, сперва бы она немного пошумела — по ее мнению, никакая девушка не достойна ее сына. Возможно, она даже задалась бы вопросом, не охотишься ли ты за моими деньгами.
— Еще как охочусь, — согласилась Таш.
— Ну, на этот счет мы смогли бы ее успокоить.
— Да, мы бы представили ее твоему папе. Кто знает, вдруг между ними пробежала бы какая-нибудь искра? Она была веселая, моя мама. Окружающие, пожалуй, не замечали в ней этого. Но даже после того, как ее бросил отец, она не теряла чувства юмора. Я любил ее.
— Знаю. А ей ты об этом говорил?
— Да. Каждый раз, когда мы с ней разговаривали.
— Думаю, это очень важно: говорить о своей любви тем, кого мы любим.
— Я люблю тебя, сама знаешь.
— Знаю, — ответила светловолосая девушка с улыбкой. — И я не пыталась поймать тебя на крючок. Я тоже тебя люблю.
Для Ивонны все это было чересчур в стиле Райана О’Нила и Эли Макгроу,[105] и она разразилась безудержными рыданиями.
Христофор смотрел на нее едва ли не с гордостью. Он радовался тому, что привел ее сюда: ведь это так важно, чтобы люди имели возможность увидеть в истинном свете жизнь, которую прожили, и людей, которых любили. Иначе, подумал он, как они могут рефлексировать? Или покоиться с миром?
После того как рыдания Ивонны сменились обычными слезами, все вернулись в столовую. Они ожидали, что там никого не будет, но вместо этого застали не только Кевина, но и Клемитиуса. Когда они вошли, те оба улыбались.
— Снова смотрели телик? — спросил Клемитиус. — Похоже, мне действительно придется поставить на пульт кодовый замок.
Кевин засмеялся.
— Я рад, что вы решили к нам присоединиться, — сказал Христофор.
— Думаю, Кевин тоже этому рад. Полагаю, вам доводилось читать главу о поиске козла отпущения[106] в групповой психологии? Потому что мне кажется, что Кевин у нас превращается именно в такого козла, — заметил Клемитиус.
— Что ж, с вашей стороны очень великодушно прийти и составить ему компанию, — ответил Христофор. — Не отведаете ли вместе с нами чизкейк?
— Нет, благодарю, — отказался Клемитиус. — Желаю всем спокойной ночи. — Он помедлил еще секунду, а потом повернулся к Кевину, кивнул ему и произнес: — Спокойной ночи, Кевин, и спасибо, право, большое спасибо за помощь. Доброго вам сна.
— Вы более чем добры, — улыбнулся Кевин. — Обещаю спать спокойно.
Должно быть, он действительно уснул спокойным сном. Однако Габриелю это не удалось. После ужина он вернулся в свою комнату и лег в постель. Не в силах успокоиться, он принял душ, полистал какие-то журналы и даже посмотрел «Звездные войны», но так и не смог расслабиться.
Он поймал себя на том, что смотрит в потолок и думает об Элли, хотя он и без того думал о ней практически каждый миг своего бодрствования. Но этим вечером ощущения были какие-то иные. Обычно, когда он представлял себе Элли, ему казалось, будто он смотрит на нее, как бы паря над нею или находясь в той же комнате, но оставаясь при этом позади дивана и стараясь не оказаться у нее на пути, чтобы она не натолкнулась на него. Он был — во всяком случае, в своем воображении — кем-то вроде Хопкирка по отношению к ней, выступающей в роли Рэндалла,[107] только куда более симпатичного. Однако сегодня, когда он представил ее, его самого рядом с ней не оказалось. Ее он видеть мог — на диване, рядом с холодильником, в постели, — но это походило скорее на фотографии, которые он мысленно делал, а не на видеофильм, частью которого он являлся сам.
105
Исполнители главных ролей в голливудской мелодраме «История любви» (1970) по одноименному роману Эрика Сигала.
106
107
Здесь упоминаются герои шедшего в 1969–1970 гг. сериала «Рандалл и Хопкирк (покойный)» о частном детективе и его умершем напарнике, призрак которого помогает ему раскрывать преступления.