— Вот и мне тоже. Не заняться ли нам живописью? — И Бренда принялась вынимать из коробки тюбики с краской и раскладывать их рядком на столе.
Майкл занервничал. И не только из-за незапланированного урока изобразительного искусства, но и из-за женщины, которая с упорством маньяка продолжала писать портреты Джули.
— Э-э-э… я, по правде сказать, не слишком хороший художник.
Бренда повернулась к нему:
— А когда вы занимались живописью в последний раз?
— Не помню.
— Вот то-то.
Майкл смотрел, как Бренда снимает портрет с мольберта и кладет на стопку других изображений Джули. Затем она закрепила на мольберте чистый лист бумаги, взяла кисть и вручила ее своему гостю.
— Бренда, я не хочу писать ее портрет. — И он решительно положил кисть на кофейный столик, на который только что натолкнулся.
— И тем не менее вы должны.
— Почему?
— Потому что это поможет.
— В каком смысле?
— Поможет Джули.
— Но каким образом? Как то, что я намалюю в Норфолке, поможет Джули?
Теперь Майкл рассердился не на шутку. Более того, он перепугался. Он не знал, каким образом эта старушка с ее бредовыми идеями и штабелями портретов может ему навредить, разве что она подмешала ему в чай какое-нибудь снадобье. Но он все равно встревожился и захотел уйти. Даже убежать, но это точно никак не поможет Джули, если только он не сбежит через ее спальню.
Бренда посмотрела на него. Сначала она молчала, просто давая возможность заглянуть ей в глаза, светло-серые и полные слез, словно предлагая найти в них хотя бы намек на сумасшествие, будто приглашая его в свой мир. Она положила кисть на стол.
— Прошу прощения, вам, должно быть, это кажется настоящим безумием.
Такое заявление со стороны человека, которого вы только что подозревали в сумасшествии, обезоруживает.
— Послушайте, — продолжила Бренда, — как может Джули жить, если мы не в силах представить ее живой?
Майкл уставился на нее. Ее голос, который всего несколько секунд назад звучал сурово, теперь казался мягким. Глаза блестели от слез.
— Я все время думаю о Джули. Вспоминаю, как она пришла в этот дом, каким упругим и пружинистым стал ее шаг после того, как она вернулась со встречи с вами, и пытаюсь представить ее лежащей на больничной койке, всю опутанную проводами…
— Этих проводов на самом деле не так уж и много… — вставил Майкл.
— Но я не в силах представить ее с открытыми глазами. И я подумала, да, конечно, я могу молиться. И я верю. Но если я не могу представить ее в сознании, значит она придет в сознание очень нескоро. Разве вы этого не понимаете?
Майкл даже отдаленно не представлял, о чем толкует эта старушка, но понимал, что в ее словах кроется некий смысл, каким бы он ни был. Поддавшись порыву, он взял ее за руку:
— Может быть, взглянем на вещи Джули? Вы знаете, я никогда не бывал в комнате, которую она считала бы своей. Мне бы очень хотелось узнать… конечно, с вашей помощью… увидеть, где она спала, и, может быть, отобрать несколько вещей, чтобы отвезти ей в Лондон, а потом мы могли бы посидеть вместе, пока вы пишете ее портрет, и просто поговорить.
Бренда беспомощно посмотрела на него, потом кивнула.
— Хорошо, давайте так и сделаем, — прошептала она. — Но учтите, пока вам кажется, что я не в себе, — она широко раскрыла глаза и покачала головой, — сильно не в себе, совершенно чокнутая, то вы, молодой человек, не сможете мне поверить. Ни единому слову. Но если существует один шанс на миллион, даже на миллиард, что нелепая сумасшедшая старуха из провинции способна помочь выжить женщине, посланной вам судьбой, то надо быть настоящим безумцем, чтобы этот шанс упустить, разве не так?
46
Берни и Гари Гитарист два с половиной часа приближались к Дартфордскому туннелю,[118] как лев приближается к газели: медленно, очень медленно. Они ехали на «фольксвагене» Берни модели «Гольф». Гари давно собирался купить себе автомобиль, большой, скорее всего, немецкий, но, поскольку ездить ему было некуда, он так и не собрался. В «Гольфе» он чувствовал себя неуютно и в пробке тоже.
Когда «Собака с тубой» была еще нормальной группой, Берни относился к Гари очень хорошо, в основном потому, что с ним у него никогда не возникало серьезных проблем. Пока у того имелась микстура от кашля и медиаторы — и некоторое время даже Алиса, — он был счастлив. Гари, однако, сильно возмущало то, что Берни уделяет Джеймсу куда больше внимания, чем ему, и он полагал — рассуждая, как десятилетний ребенок средних умственных способностей, — что дурное поведение не должно так вознаграждаться. Но Гари держал свое негодование при себе, — правда, когда Берни позвонил ему после того, как Гари пошел в гору в Америке, он не стал отвечать звонком на звонок. Ему не хотелось, чтобы Берни стал клянчить у него работу или что-нибудь еще.
Однако все это осталось в прошлом, теперь они были просто двое мужчин среднего возраста, которые едут за город на встречу старых друзей. Вот только если бы можно было как-то объехать эту дорогу М25.
— И куда, черт возьми, едут все эти люди? — спросил в очередной раз Гари.
— Ты хочешь сказать, откуда, черт подери, они приехали? — отозвался Берни. — Увы, мы живем в маленькой стране, перенаселенной автомобилистами.
— Угу, автомобилистами, которые хотят попасть в Норидж.
— Нет, только не говори, что все они хотят в Норидж. Никому этот чертов Норидж не нужен, как и Челмсфорд[119] и все прочие города, которые стоят вдоль трассы Mil. Говорю тебе, это еще пустяки. Только представь, какая давка на подступах к тем городам, куда они действительно хотят попасть.
— Знаешь, Берни, я думаю, многие хотят попасть как раз в Норидж, — отозвался Гари. Он выстукивал на коленках какой-то ритм и каждый раз делал это громче, когда Берни что-нибудь говорил.
— Нет же, Гари, это тебе кажется, что движение слишком плотное, но в транспортных сводках о таком даже не упомянут. Оно нормальное, вот что я тебе скажу.
— Ладно. Так что ты скажешь, Берни? — переспросил Гари, продолжая выстукивать ритм, и, когда Берни начал отвечать, тихонько замычал какую-то мелодию.
— Я скажу, что если бы ты сейчас посмотрел сверху, то увидел бы, что то же самое творится и на М6, и на M1, и на подъезде к Блэкуэллскому туннелю,[120] и на шоссе М62. Все наверняка забиты.
— М62 ведет в Ливерпуль?
— Да.
— Черт, не может быть, чтобы пробка тянулась от самого Ливерпуля.
— Почему нет?
— Да у них бы за это время машины стибрили. — Гари рассмеялся собственной шутке и сыграл на своих бедрах что-то замысловатое.
— Нет, я серьезно, Гари, эта пробка, наверное, ничто по сравнению с тем, что творится по всей Англии. Наш маленький остров слишком перенаселен.
— Может, и так, а может, просто чересчур много людей с машинами.
— Это одно и то же.
— Нет, не одно.
Они беседовали в том же духе два с половиной часа. К тому времени, как Берни и Гари добралась до шоссе МИ, они уже ненавидели весь мир, включая друг друга.
Между тем Алиса, Мэтью и преподобный Адам Олданак, остановившись на заправке рядом с Кембриджем, изо всех сил пытались сделать скучное путешествие интересным.
— Вам когда-нибудь доводилось красть? — спросил Адам с улыбкой. Он улыбался почти постоянно. Это помогало ему сохранять безмятежность.
— Э-э-э, нет, кажется, нет… — проговорил Мэтью.
Мэтью ехал за рулем своего кроссовера «БМВ», и именно Мэтью настоял на том, чтобы сделать остановку. В настоящий момент они сидели в кофейне «Коста Коффи» и потягивали латте.
— Может, стоит попробовать, — вскинулась Алиса.
119