Ивонна улыбнулась каким-то своим мыслям и ничего не сказала. Джули снова взглянула на Христофора и, когда он повернулся к ней, только покачала головой.
Кевин не сводил глаз с Клемитиуса и заговорил только тогда, когда удостоверился, что Клемитиус закончил:
— А я с самого начала говорил, что нахожусь здесь для того, чтобы работать.
— Почему? — тут же спросил Габриель. — Почему ты так рвешься работать?
— Потому, — ответил Кевин едва ли не со смехом. Кажется, он был счастлив, как никогда раньше. — Мне так велит высшая сила.
— Какая сила? Кто или что? Может, Бог? Или вот этот страдающий психическим расстройством ангел?
— Уверяю вас, я не страдаю психическим расстройством, — улыбнулся Клемитиус.
— Если вы им страдаете, то узнаете об этом последним, разве не так? Однако я задал нашему Кевину Киллеру вопрос, так что если вы не возражаете…
Кевин взглянул на Клемитиуса. Клемитиус кивнул.
— Правильно, спустите его с поводка, — ухмыльнулся Габриель.
— Этим утром вы кажетесь еще агрессивнее, чем обычно, Габриель. Не можем ли мы как-нибудь помочь вам? — осведомился Клемитиус.
Габриель опустил голову и поднес руку к лицу, словно заслоняя глаза от солнца. Другую руку он сунул во внутренний карман пиджака — казалось, будто он обнимает себя, ссутулившись и втянув голову в плечи, словно ребенок, который боится, что его ударят. В какой-то миг Христофор, вечный ангел-хранитель, вечный защитник, подумал, что Габриель заплачет. Христофора охватило какое-то смутное чувство. Разочарование? Смущение? Он взглянул на Джули, которая сидела в кресле очень прямо и вопрошающе смотрела на Габриеля.
Габриель убрал руку от лица и улыбнулся. Глаза его были сухи. В руке у него что-то блеснуло. Он встал.
— О, ради всего святого, Габриель, зачем вы так рано нас покидаете? Это воистину стало у вас привычкой, с которой нужно бороться, — пожурил его Клемитиус.
Габриель сделал два шага, выходя на середину комнаты, в правой руке, за спиной, он держал тонкий флакон. Он развернулся к Клемитиусу. Кажется, он дрожал.
— Как вам прекрасно известно, мне некуда идти, — произнес Габриель и направил струю дезодоранта в глаза Кевину.
Это, как догадался Христофор, был всего-навсего антиперспирант, какая-то там «ледяная свежесть», а вовсе не нервнопаралитический газ. Кевин не стал кататься по полу, визжа, что у него плавится лицо. В результате нападения его голова просто стала пахнуть лучше, а во рту появился неприятный привкус. Но все-таки глаза у него защипало, поэтому он не сразу вскочил на ноги, чтобы свернуть Габриелю шею. Он замешкался секунды на четыре. Всего-то ничего, подумал бы кто-то, но этого времени Габриелю хватило, чтобы подскочить к Кевину и нанести сокрушительный апперкот справа в челюсть, опрокинув Кевина назад вместе с креслом.
Клемитиус открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал, видимо решив, что Габриель закончил и после такого беспрецедентного акта жестокости пауза возникнет сама собой.
Но Габриель не закончил. Он быстро шагнул к ошеломленному Кевину, который барахтался рядом с поваленным креслом, пытаясь встать, и пнул его по ребрам. Дважды. Кевин никак не мог подняться. Однако боль от ударов по ребрам не шла ни в какое сравнение с болью от удара в челюсть. Габриель, похоже, догадался об этом, потому что, когда Кевин откатился назад, спасаясь от пинков по ребрам, Габриель нанес ему опасный удар в висок.
Ивонна негромко вскрикнула. Джули вцепилась в подлокотники кресла, однако не издала ни звука. Голова Кевина дернулась и откинулась назад. Он попробовал приподняться на локтях, но упал на спину. Весь в крови, он лежал на полу и стонал.
Клемитиус снова попробовал заговорить, но Габриель, повернувшись к нему, предостерегающе поднял палец. А затем ударил Кевина по голове семь или восемь раз, а может, и все девять. Он не собирался его убивать — да здесь это было бы и невозможно, — однако убийца должен был чувствовать адскую боль. Затем Габриель повернулся к Христофору и тихо попросил:
— Расскажите им. Пожалуйста. Расскажите.
И Христофор рассказал.
50
Джеймс решил, что ему не следует проявлять чрезмерную радость, когда начнут съезжаться остальные члены группы. Однако, когда прибыли Гари и Берни, он встретил их у коровника, сияя, словно ведущий дневной телепередачи, а в руке у него дымился второй за день косяк.
— Ребята, рад, что вам наконец удалось добраться, — произнес он, нарочито растягивая слова и улыбаясь так, словно вот-вот стиснет их в объятиях.
Никому не понравится, когда его приветствует пускающий слюни обдолбок среднего возраста, в особенности если ради встречи с ним пришлось проехать восемьдесят семь миль за какие-то пять часов.
— Ты называешь это фермой? — проворчал Гари, с трудом выбираясь из автомобиля.
— Хорошо проехался, Гари? — Джеймс находился под слишком сильным кайфом, чтобы воспринимать чей-то сарказм.
— Да я полдня провел в этой чертовой мышеловке с проклятым христианским фундаменталистом. Что хорошего в такой поездке?
— Почему-то ты не жаловался, когда я заправлял ее за свой счет, слышишь, ты, англо-американский говнюк! — парировал Берни.
— Что ж, зато теперь вы здесь, — глупо закивал Джеймс. Повисло долгое молчание. — Может, зайдете в дом, бросите сумки и что-нибудь выпьете? Остальные скоро будут.
Они прошли в дом. Гари проследовал прямо к камину и уставился на голубой постер Джеймса.
— Круто, правда? — улыбнулся Джеймс.
— Это же плакат, ты, дурак! — презрительно усмехнулся Гари. — Тебе что, пятнадцать?
Послышался шум подкатившей к дому машины.
— Наверное, Майк, — пробормотал, ухмыляясь, Джеймс, который уже сильно смахивал на Кита Чегвина.[122]
У входа в дом вылезали из «мерседеса» Алиса и Адам, служитель божий.
— Привет! — прокричал Джеймс. — Рад вас видеть! Но где… где Мэтью?
— Его э-э-э… арестовали в придорожном магазинчике, — ответила Алиса.
— За что? — спросил Берни.
— За кражу, — улыбнулся Адам.
— За кражу? Вы разве не разбогатели? — удивился Гари.
— Он сделал это ради острых ощущений, — смущенно пояснила Алиса.
— Что он украл?
— Чашку. Чашку с моим именем.
Джеймс перестал ухмыляться:
— Как это? Мы не сможем возродить группу без Мэтью.
— Думаю, он подъедет чуть позже. То есть, я хочу сказать, за магазинную кражу, кажется, задерживают не очень надолго?
Все стояли во дворе, стараясь не глядеть друг на друга. Наконец Адам произнес:
— А что, меня никто не представит? Э, да вы, как я вижу, Гари Гитарист, вы играете в «Карме», мне нравится ваш состав. Могу я спросить, верите ли вы в Бога?
Гари шаркнул ножкой, довольный тем, что его узнали. Он уже собирался что-то сказать, но Джеймс его опередил:
— Проходите, давайте выпьем, и я покажу вам студию… ну, это, скорее, репетиционное помещение, но мы сможем использовать его и как студию.
Дома Джеймс налил всем выпить. Берни пил апельсиновый сок, а остальные — коктейли с водкой. В больших бокалах. Джеймс скрутил еще один косяк, и, к его удивлению, Адам выкурил большую часть, прежде чем передать Алисе. Адам принялся рассказывать всем, как много раз он видел Гари и «Карму». А Гари вспоминал забавные истории из закулисной жизни, случившиеся на тех концертах, о которых вспоминал Адам. Все эти истории были не особенно интересны, поэтому Джеймс принес еще коктейлей, на сей раз добавив больше водки, и скрутил еще один косяк. У него промелькнула мысль, не слишком ли много он расходует травки, однако он решил, что без инвестиций не обойтись. На сей раз он передал косяк Гари, поэтому Адам достал из внутреннего кармана мешочек, вывалил его содержимое прямо на стол и спросил: