– Чего – всего? – насторожилась Вера. – Лида! Чего я не знаю?
Но та уже взяла себя в руки.
– Я не могу тебе рассказать. – Она утерла слезы и сразу же превратилась в привычную Лиду, умеющую держать себя в руках. – Не спрашивай, прошу тебя. Верочка, иди собирайся. Мы уезжаем через три дня. А я уже не дни – часы считаю.
Что оставалось делать? Вера знала характер своей старшей сестры: по виду нежнейшее существо, а внутри кремень.
Выходя из комнаты, Вера все же спросила:
– Ты с ним даже не встретишься?
Ей важно было это знать.
– Не говори мне о нем больше, прошу тебя, – снова погрузившись в разбор бумаг, ответила Лида.
Все время, пока шла через Оборотневу пустошь, пока сидела на пороге баньки над прудом – в излюбленном для важных размышлений ангеловском месте, – Вера думала об этих словах сестры. Все ее планы на будущее исходили теперь из них.
Погрузившись в свои мысли, Вера не заметила, как через пустошь прошел от деревни к усадебной калитке высокий узкоплечий мужчина в комиссарской кожанке.
А между тем этому человеку предстояло перевернуть всю ее жизнь.
Смирнов вошел в ангеловский особняк без стука. Ноги о лежащий у двери половичок, правда, вытер, но лишь потому, что самому мешали комья глины, налипшие на сапоги.
Пока обыскивали все эти клети и подклети в каждом из дворов деревни Ангелово, его тошнить уже стало от деревенских запахов. Все-таки он сугубо городской человек, и то, что именно его бросили на продразверстку, это мелкая пакость товарища Евдокимова, мечтающего его подсидеть.
– Хоть на посев оставьте, – глядя, как красноармейцы выносят и складывают на телегу мешки с картошкой, мрачно проговорил мужик лет сорока; обыск у него был закончен. – Дети мои зимой с голоду помрут – вам ништо. А сами-то весной что сеять будете?
– Довлеет дневи злоба его, – усмехнулся Смирнов. – Завтрашний день сам о себе подумает, забыл? Вы же тут богомольные. Иконостас у вас знаменитый. Где, кстати, этот иконостас? – повернулся он к сопровождавшему их председателю местного комитета бедноты.
– Церковь заколоченная, – доложил тот. – А иконы Ангелов вывез. Барин.
– Теперь бар нету, – поморщился Смирнов. – Где он, этот Ангелов?
– А помер, – услужливо сообщил комбедчик. – Тимофей Кондратьев его порешил. Папаша Федора Тимофеича, который уездный голова теперя.
– А иконостас где?
– Не могу знать. В усадьбе, видать. В особняке у ангеловских дочек.
В этот-то особняк и вошел теперь Смирнов.
«Как можно выбрать? Это выше моих сил».
Лида перекрестилась и положила в дубовый ящик первую икону. Выбор тех, которые предстояло спасти, в самом деле был невыносим для нее.
Услышав шаги за дверью, она замерла. Шаги были тяжелые, явно мужские. А ведь мужчин в доме не было.
– День добрый.
Дверь открылась без стука, и на пороге встал человек в кожанке. Сердце у Лиды сначала взлетело к горлу, потом ухнуло вниз. Ничего хорошего этот визит не предвещал. Ах, если бы не железнодорожные билеты! Конечно, они бежали бы из Ангелова в тот же день, когда получили французские визы. А теперь… Для чего явился этот, в кожанке? Комиссар, а может, и чекист!
– Здравствуйте, – стараясь, чтобы не дрожал голос, сказала Лида. – Что вам угодно?
– Да вот на иконостас пришел посмотреть.
Он подошел к ящикам, стал открывать их один за другим, то и дело хмыкая.
– Откуда вы знаете про иконостас? – спросила Лида.
При этом она незаметно окидывала его взглядом, пытаясь понять, кто он такой.
– Происхождение мое оцениваете? – не глядя на нее, насмешливо заметил комиссар. – Из кухаркиных детей, да.
– Дело не в происхождении, – все же смутилась Лида.
Она выразительно посмотрела на его кожанку и наган. Он перехватыватил ее взгляд и кивнул все с той же насмешкой:
– Правильно понимаете, что теперь главное. А про иконостас и про всю вашу Ангеловскую коллекцию я читал. Надо же знать, что нам от бывших людей досталось. Не нравятся мои слова? – заметил он Лидину реакцию. И неожиданно заявил: – А вот вы мне очень даже нравитесь.
Он подошел к ней и, усмехаясь, посмотрел ей в глаза. Лида отшатнулась.
– На вашем месте я бы радовался, – заметил он.
– Чему?
Вместо ответа он притянул Лиду к себе. Она вскрикнула. На него это не произвело ни малейшего впечатления.
Тут дверь зала распахнулась.
– Ах ты сволочь! – воскликнула Вера.
Бросившись сзади, она вцепилась в ворот кожанки и резко за него дернула. От неожиданности комиссар покачнулся и отпустил Лиду.
– Эт-то что еще за фурия?! – глядя на Веру, воскликнул он.