– Тебе отдохнуть надо, – покачала головой Лида. – Нельзя день и ночь работать. – Она подошла к мраморной чаше, в которую лилась из родника вода, набрала ее в пригоршни, подошла к Федору и, проведя мокрыми руками по его щекам, губам, «сказочным» голосом проговорила: – Вода живая, умой моего любимого, пусть будет здоров и счастлив, пусть заботы его оставят… А что ты смеешься? – Она покачала головой, заметив его усмешку. – Правда ведь вода у нас живая. Уникальный химический состав. Папа статью об этом опубликовал в журнале Академии наук.
Федор поднялся. Его лицо и в самом деле стало яснее, приобрело даже детское выражение.
– Ты – живая вода, – сказал он.
И поцеловал Лиду так, как целовал в первое их свидание и всегда.
«Как похожа на мать-покойницу. Та же ясная красота».
Щуря воспаленные от бессонной ночи глаза, Андрей Кириллович смотрел в окно своего кабинета, как Лида идет из парка ко входу в усадебный дом. Как светятся в первых солнечных лучах короной уложенные косы и вся она светится, и не солнечным, а внутренним, собственным своим светом…
Андрей Кириллович вздохнул. Природа этого света была ему слишком понятна.
– Папа? Почему ты не спишь?
Она удивилась, войдя в дом и увидев отца на лестнице, ведущей вниз со второго этажа.
– А ты, Лида? – спросил Андрей Кириллович.
– Папа, я уже взрослая.
Ее голос звучал немного смущенно и немного вызывающе.
– Не сомневаюсь, – кивнул отец. – Но беспокоюсь за тебя невыносимо, Лидушка. Именно за тебя.
– Почему же именно за меня?
– Ты больше всех на свою маму покойную похожа.
– Разве? Мне кажется, на маму Надюшка у нас похожа.
– Ты, Лида, ты, – покачал головой отец. – И внешне, и… Так же доверчива. Но маме было кому доверяться…
– А мне, по-твоему, доверяться некому?
Теперь в ее голосе прозвучал прямой вызов. И ответить на него можно было только прямо.
– Боюсь, ты доверяешься Федору напрасно, – сказал отец.
– Папа! – укоризненно воскликнула Лида.
– Лида, я не привык лгать, – глядя в ее ясные голубые глаза, сказал он. – Ни вам, ни себе самому. Ночью я видел тебя с Федором у источника и обязан тебе сказать…
– Мы с ним любим друг друга! – перебила его Лида. – И собираемся пожениться.
– Сейчас не время для такой свадьбы, – жестко проговорил отец.
– Для какой – такой? – возмутилась она. – С крестьянским сыном? Папа, как тебе не стыдно! Кондратьевы всю жизнь нам близки!
– Думаешь, я об этом забыл? – мягко проговорил отец. – Тимофей мой молочный брат, с колыбели был мне другом. Но именно поэтому…
– Федя меня любит! – воскликнула Лида. – И я его люблю. Если бы не революция, он и реальное училище закончил бы, и уже на инженера бы выучился!
– А кто ее сделал, такую революцию? – Андрей Кириллович тоже повысил голос. – Он же и сделал.
– Он… он… – Детская обида зазвенела в Лидином голосе. – Он лучше всех!
– Не спорю, Лидушка. – Отец вернулся к мягкому тону. В конце концов, дочь ничем не заслужила его резкости. – Федор незаурядный человек. Сильный характер. Рожден руководить людьми, теперь это совершенно очевидно. Но я думаю не о нем, а о тебе.
– Я с ним счастлива! И буду счастлива.
– В будущем – возможно. Но сейчас мы должны уехать.
– Кто – мы?.. – потрясенно и растерянно спросила она.
– Я, ты, Вера и Надя. Мы уезжаем все вместе.
Лида побледнела так, будто вот-вот потеряет сознание.
– Как уезжаем?.. – с трудом выговорила она. – Ты же сам говорил…
– Говорил! И думал! – со все возрастающим волнением произнес отец. – Что мы должны выполнять свой долг при любых обстоятельствах. Хранить Ангеловскую коллекцию. Учить детей. Я действительно так думал, Лида! Но я не могу идти против всех. Нас ненавидят за то же, за что прежде любили. Раньше говорили: они учат. Теперь: они поучают. Раньше – хранят народные таланты. Теперь – заграбастали народное добро.
– Папа, ты ошибаешься! – Лидин голос взлетел и задрожал. – Это совсем не так! Дети приходят в школу и занимаются с прежней радостью! Да один только Паша Кондратьев чего стоит!
– Я не о детях, – поморщился отец. – Взрослые перевернули жизнь с ног на голову. Разрушили все, что смогли, и ничего не создали взамен. – Заметив, что Лида хочет возразить, он жестом остановил ее. – Не знаю, удастся ли им это сделать когда-нибудь. Не знаю! Но пока – война всех со всеми. Ненависть. Безумие. Я не могу воевать, Лида, – устало проговорил он. – Я ученый, а не солдат. И наблюдать, как летит в тартарары все, что создавалось моими предками, тоже не могу. Мы уезжаем в Париж. Мне удалось поговорить с Луначарским, он обещал помочь.