Часам к четырем я почувствовала, что накал вдохновения, носящийся в воздухе вокруг меня, ослабевает. То ли выдохлись они, то ли остались довольны своим творением и решили, что пора переводить его в практическое русло, а это уж дело технического персонала. Да и потом, шесть часов непрерывного поиска всех возможных комбинаций красоты и эффективности кого хочешь до изнеможения доведут. Чтобы не прерывать творческий процесс, мы даже кушать в кафе все втроем ходили. Конечно, можно было бы и в офисе пообедать — Валентина Макаровна уж блеснула бы шедеврами национальной кухни — но в кабинете у Сан Саныча тесно, а посадить Франсуа со всеми нашими обедать — так они в его присутствии как-то робеют, разговор обычный, бесшабашный не клеится… Всем неловко, а главное — вдохновение может потеряться. Вот так и сидела я с ними в кафе, слушая их полуфразы «А может…?» и «А что, если…?», произносимые с полным ртом и горящими глазами. Интересно, они хоть заметили, что ели-то? Вот тебе и французы с их гурманством и религиозным отношением к трапезе.
Но — как я уже сказала — часам к четырем основная работа закончилась. И вот тут-то и грянуло, как гром среди ясного неба.
— Я очень рад, что Вам понравилась эта коллекция, Александр, — сказал Франсуа. — Надеюсь, в понедельник мы сможем подписать предварительное соглашение. Поскольку всей корреспонденцией будет заниматься Танья, я хотел бы сейчас обсудить с ней технические детали. Вы не будете возражать, если я займу ее время до конца дня?
Сан Саныч бросил на меня отчаянный взгляд, умудрившись вместить в него нечто вроде: «Танечка, мы, конечно, договорились — я все помню — но я тебя очень, очень, очень прошу: поговори ты с ним, ради Бога, если ему уж так хочется. За такую коллекцию можно душу черту продать!»
— Конечно-конечно, Франсуа, какое же дело с места сдвинется без технической-то подготовки. Не знаю только, удобно ли вам будет беседовать в общем офисе. Может, у меня в кабинете останетесь, а я пока у Татьяны за столом еще раз каталог полистаю?
— Нет, я не хотел бы беспокоить ни Вас, Александр, ни Ваших работников. Документы нам пока не нужны, поэтому я полагаю, Танья и я, мы могли бы поговорить, например, в том кафе, где мы обедали.
Сан Саныч согласно закивал, он даже согласия у меня не спросил!
— Сан Саныч… — начала было я, но он пристально посмотрел на меня и отчетливо проговорил: — Таня, это самый что ни на есть предварительный разговор. Много времени он у тебя не займет — как раз к концу рабочего дня и управишься. А если и задержишься немного, то завтра — суббота; отдохнешь, выспишься. И не забудь: тебя ждут три выходных дня.
Как же все в мире сбалансировано: в такие моменты я ясно ощущаю, что мне не очень повезло с шефом, который ради дела готов на что угодно. Но не скажешь же ему об этом сейчас, при Франсуа, а к понедельнику я уже остыну (о чем он, кстати, прекрасно знает).
Сжав зубы и мысленно пиная себя ногами за бесхарактерность, я пошла с Франсуа в это чертово кафе. Вот и настраивайся после этого на непреклонную линию поведения. Как же он мне руки-то выкрутил! Нет, это — просто несправедливо. Вот теперь до самого вечера лоцманом мне и работать: направлять разговор в русло взаимовыгодного сотрудничества всякий раз, когда Франсуа начнет сносить к личным темам.
В кафе я сказала, что буду пить только кофе. Он поинтересовался, не изменились ли мои вкусы в отношении вина (запомнил же, что в ту первую встречу я сказала, что предпочитаю белое!). Я от вина категорически отказалась, напомнив ему, что мы вроде по делу здесь оказались. Он улыбнулся, сказал, что я — как всегда — права, и заказал два бокала вина: один — белого, другой — красного. Словно я рта не открывала. Откуда, ну откуда у него такая самоуверенность? У меня что, на лице написано, что я так и не решусь встать и уйти, да еще и фыркнуть что-нибудь на прощание? Я же — взрослая женщина, я вовсе не обязана сидеть с ним в кафе только потому, что он меня туда — нет, не пригласил даже, почти за шиворот приволок. Но я прекрасно знала, что потому и стараюсь избегать таких неловких ситуаций, что не умею выходить из них с достоинством. Хоть бы выбор был между скандалом и терпением, так ведь нет: я и скандалить-то не умею. Ладно, перетерпим, завтра начинаются выходные, а в понедельник он улетает. Честное слово, всплакну на прощание — от облегчения.
Чего это он притих? Франсуа — и молчит; я даже занервничала. Сидит вон, напротив меня, руки на стол положил, рассматривает их. Может, действительно устал? Так зачем он меня тогда в это кафе тащил? Ехал бы к себе в гостиницу, отдыхать… А может, заказа ждет, думает, что под бокал вина разговор веселее пойдет? Начнется сейчас: «Как приятно сотрудничать с такой очаровательной девушкой!» Нет уж, дудки!
— Франсуа, я думаю, сегодня нам достаточно решить, будем ли мы вести этот контракт по обычной схеме или, возможно, у Вас есть….
Он поднял на меня глаза и усмехнулся.
— Танья, по правде говоря, я хотел поговорить с Вами о чем-то другом.
Нет, ну не понимают некоторые люди намеков! Ладно, может, оно и к лучшему: поговорим откровенно, может, он от меня и отстанет. Я изобразила вежливый интерес на лице. Бровь, бровь, бровь вскинуть!
— Я слушаю Вас.
— У меня сложилось впечатление, что мое общество Вам неприятно.
Что-то долго оно складывалось.
— Франсуа, у нас с Вами деловые отношения, поэтому Ваше общество не может мне быть ни приятно, ни неприятно.
Вот так — прямо и однозначно: деловые отношения — и на большее ты не рассчитывай.
— Вы совершенно правы, Танья, но возможность общаться с Вами лишь усиливает мой интерес к сотрудничеству с вашей фирмой.
О, Боже! Я набрала в легкие побольше воздуха.
— Подождите, Танья, — улыбнулся он. — Мне кажется, Вы все время неправильно понимаете мои слова. Разумеется, я приезжаю в вашу страну по делам, но — должен признаться — мне у вас очень нравится.
Он что, с ума сошел? Надобность изображать интерес как-то сама собой отпала. А тут и кофе с вином принесли. Я схватилась за чашку и принялась размешивать в ней сахар, чтобы собраться с мыслями.
— Если уж мы говорим откровенно, Франсуа, мне трудно себе представить, что Вам — на фоне вашего уровня жизни — может у нас нравиться. История наша Вас не интересует, природа у нас побогаче — да, но в парки наши или леса Вас тоже не тянет. Чем же это мы Вас так привлекаем?
— Танья, история — это то, что уже прошло, сейчас я могу видеть только ее следы. Природа…. Я — человек городской, и ваш городской быт — для меня это и есть история. Но я говорю не об этом. Мне очень нравится ваша… чистота, если я правильно нашел слово. Особенно Ваша.
Час от часу не легче. Что-то я совсем растерялась.
— Я не уверена, что понимаю Вас.
— Когда я приехал к вам в первый раз, я сразу увидел то, о чем мне много раз говорили: хмурые, напряженные лица повсюду. Никто не улыбается, люди даже идут, согнув плечи, словно на них лежит тяжелый груз. Но на второй день Вы повели меня на ту памятную экскурсию — мне было неудобно отказаться — и я увидел совершенно другое, живое лицо, на котором были написаны все Ваши чувства. Какой это был контраст.
Ужас. Представляю себе, какие чувства он увидел на моем лице к концу того злополучного дня.
— Вечером я сидел в гостинице, возле окна — по правде говоря, возле радиатора — и думал, не будет ли у меня пневмонии. Я услышал голоса на улице и увидел прямо под моим окном двух молодых девушек и двух молодых людей. Они говорили о каком-то фильме, по-моему. Я стал слушать, я всегда стараюсь слушать, как вы говорите, как вы строите фразы, такое у себя дома не выучишь. Было очень холодно, но они стояли там, не бежали домой, чтобы согреться, и говорили, и смеялись, и шутили… Мне стало интересно.
— Господи, да что Вам интересно-то? То, что мы мороза не боимся?
— Нет-нет, я всегда считал, что ваша хмурость связана с вашей тяжелой жизнью. Но это оказалось не так. Вы сохраняете свою приветливость для тех, кто вам близок. Вот я и захотел познакомиться с Вами поближе.
Ах, поближе! Издалека, однако, зашел.
— Франсуа, если Вас интересует «близкое знакомство», то Вы обратились не по адресу. Мне романы не нужны — ни с Вами, ни с кем бы то ни было. И давайте на этом и остановимся.