Амато опять приблизился, но теперь остановился на расстоянии вытянутой руки.
А я вдруг понял, что мне плевать, кто за кого мстил. Есть только я и Амато, неуверенно потирающий плечи от холода.
Я протянул руку, и Амато поспешил прильнуть ко мне, попутно едва не споткнувшись о камень.
Кутая его своим плащом, я думал, что он сегодня совершенно неуклюжий. Зато родимый и домашний.
А он положил мне голову на грудь и продолжил:
– Мне нужен только ты. Они сказали, что если сумеют реставрировать Феликса, то тебя оставят в покое, а мне все отпустят. Я послал весточку нашим, выждал, пока магия Коршуна затянет мне рану и отослал тебя подальше, чтобы провернуть все без шума.
– Когда его возродят?
– Сегодня в главном храме.
Я почувствовал, как мои легкие наполняются кислородом. Да я же почти не дышал все это время. Все оказалось не так страшно, как я думал.
Даже не так.
Все оказалось прекрасно, чудесно, феерично, баснословно. Во всяком случае, никак иначе думать я не мог, целуя влажные губы Амато.
Влажные ресницы холодили мне шею, когда он проводил по ней носом.
А его собственная шея оказалась соленой на вкус и пахла одеколоном.
Он отстранился первым. Поправил рубашку, схватил с каменистого пола завалявшийся кулон – Феликс его всегда носил с собой, в районе сердца.
Молча мы вместе выбрались наружу.
Разумеется, пока хозяин коня несся в неизвестность и, возможно, рисковал жизнью, его верный скакун будет героически пощипывать травку.
– Мракобес!
Тот лениво повел ухом и никак не отреагировал. Оторвался от бедной растительности, лишь когда Амато почесал лошадку за ушком.
Черт, этот парень настолько идеален, что даже лошади от него фанатеют. Или же это я его идеализирую?
Да не, фигня. Какое идеализирую, он даже читать вслух не может.
– Мракобес, говорите? – пробормотал Амато, вставляя ногу в стремя.
Его слезы быстро исчезали. Что-то мне подсказывало, что в следующий раз я увижу плачущего Амато очень не скоро.
– Уж прости, что не назвал его Светлым Гением. Кстати о птичках… – я заскочил в седло следом. Амато со своей лукавой улыбкой уже переминал в руках поводья. – Я полагаю, у тебя есть достаточно весомая отмазка перед Реми за свою кражу?
– У меня не было времени выбирать себе новый меч. Я был ранен, помнишь?
– Значит, нет, – вздохнув, я положил голову на плечо Амато, обхватил рукой ножны на его боку и большим пальцем приподнял рукоять меча. – Если ты думаешь, что я настолько влюблен, что буду покрывать тебя перед разъяренным Реми, ты сильно ошибаешься. Отбивайся сам.
– Свинья.
– Я это слышу от человека, всю мою жизнь водящего меня за нос?
– Твой нос слишком заманчив, чтобы за него не водить.
Амато одной рукой приподнял мой подбородок и прижался губами вышеупомянутому носу.
Ангелы уже столпились на площади. Амато, как я заметил, старался ни на кого не смотреть. Ни когда ехал, ни когда остановил Мракобеса и ждал, пока я спешусь. А с того момента, как я помог спуститься ему самому, он и вовсе смотрел только на меня.
Изучил каждый мой жест, пока я расседлал коня, когда помог мне протереть его, пока мы меняли овес. Он не отрывал от меня взгляда, как будто пытался наверстать упущенное за двадцать лет.
Но стоило мне самому повернуться к нему – его резко начинали занимать мои ботинки, интереснейшая архитектура конюшни, овес и собственные ногти.
Когда мы закончили с Мракобесом и вошли в харчевню через парадный вход, я сперва подумал, что здесь был турнир с подушками. Весь этаж захватили перья и ярчайший белый цвет.
Опять летали разносчицы, опять едва поспевал работать Череп. Реми, довольный, меня едва не расцеловал. Крепко хлопнул по спине и прошипел на ухо:
– Черт возьми, Рей, я не знаю, как ты это делаешь, но они все пришли глянуть на тебя. Устроишь аншлаг еще хоть разок – будет премия.
И он показал двум десяткам ангелов большой палец.
Среди них я заметил и того русого, что заприметил еще на площади Покойных. Он на долю секунды вскинул брови и подозрительно привычно улыбнулся, но не ртом, а одними глазами. И не мне – Амато.
Тот с идеально ровной спиной, глядя никуда и всюду одновременно, подошел к его столу. Как на плаху, ей-богу.
Дрожащими руками он вынул из кармана талисман Феликса и аккуратно положил на стол.
Амато не стал дожидаться, пока мужчина сгребет украшение в карман – развернулся ко мне, но не успел сделать и шагу. Ангел порывисто вскочил, развернул Амато и прижал к себе. Я не видел лица последнего – только дрожащие руки.
Вот они зависли в воздухе, колеблясь. А вот они опустились на плечи собрата и Амато задрожал уже всем телом.
Ангел, похожий на Амато как две капли воды, гладил того по искалеченным плечам и что-то нашептывал на своем говоре.
Ангел поднял на меня до боли знакомые серые глаза и подмигнул.
– Посмотрим, что из этого всего выйдет, – шепнул я Реми.
И, попутно схватив свободных два кресла, приставил их к столу компании.
Ангелы учтиво переключились на Всеобщий, пускай и с жутким акцентом.
Рассказывали разомлевшему Амато, что изменилось на родных землях, что появились новые законы, сменилась мода, прибавилось магазинов.
– Появились новые п’епа’аты для ухода за пе’ями, – размашисто жестикулируя сообщил один из них.
Я поджал губы, сдерживая улыбку, но, видимо, для ангелов проблема перьев – очень даже весомая, потому что даже у Амато загорелись глаза.
– Наконец-то! Поздравляю!
– Тепе’ не надо мучиться, – кивнул пернатый.
– Не хочешь мучиться с к’ыльями – поступаешь методом Амато.
Когда смеялись ангелы, мы смеялись с них. Потому что если Амато еще научился имитировать человеческий смех, остальные шушукались, будто помесь мыши и совы.
Брат Амато (имя этого типа я так и не запомнил, собственно, как и настоящее имя Амато – длиннющее, да еще и состоит почти что из одних гласных) откинулся на кресле. Вернее попытался – наши сиденья сколачивались не для ангелов. Его крылья уперлись в спинку и все, что он смог – изменить градус сидения.
Кто из гостей нетерпеливее – перекинул крылья через спинку.
Вскоре разговор пошел свободнее и все чаще ангели сбивались и говорили на родном языке. Стоит сказать, довольно странном. Я ни разу не услышал буквы «р». Шипящие – пару раз. Зато гласные они пихали всюду, куда можно и нельзя.
Слово за слово, ангел рядом со мной принялся учить меня разговаривать на ангельском.
– Как, повтори? – мне казалось, он издевается.
– Оэииа, – он хихикнул с моего выражения лица.
Я даже не хотел знать, что это значит.
– А как на счет матов?
– Что это?
Амато, услышав нас, улыбнулся и на секунду наклонился ко мне:
– В ангельском нет таких слов.
Вскоре к нам спустился Мустафа. Увидев нас, невредимых, он буквально просиял от счастья.
– Малыш, – он похлопал Амато по спине и, мистическим образом умудрившись всунуть между нами еще один стул, плюхнулся рядом.
Когда ангелы опять вернулись к своим разговорам и остались только мы с Мустафой, он наклонился ко мне, касаясь грудью моего плеча, и интимно прошептал на ухо:
– Ты мне должен шесот серебрушек.
– Что?.. Эм, что? – невинно переспросил Амато.
В моей руке треснул бокал.
– Эй, Рей, не ломай добро! – послышался голос Реми. – С тебя две серебрушки.
Когда опустилась тьма, ангелы принялись собираться. Они оказались щедрыми на ребятами, – заметил я. И улыбнулся, представляя лицо Реми, когда тот будет пересчитывать чаевые. Все-таки стоит подумать о премиальных.