— Нет, — выдавил он из себя, все так же глядя в сторону.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — небрежно бросила я. Этот разговор явно не улучшает ему настроение — пора сворачивать его, поскольку в сегодняшнем плане все еще стоит магазин. — Ну, что, пойдем? — спросила я, кивая в противоположную от входа сторону.
Сначала он отвечал на мои вопросы механически; мысли его витали где-то далеко. Меня это вполне устраивало — если у ангелов и непринято говорить с людьми о своих внутренних делах, на что указывает опыт общения с Анабель, то он сейчас явно забыл об этом. Временами он замолкал, когда мимо нас проносились уже открывшие сезон велосипедисты и любители бега трусцой. Он рассказал мне, что в состав комиссии, перед которой он отчитывался, входил его руководитель, его инструктор по подготовке ангелов-хранителей, руководитель Анабель, а также главы отделов по внештатным ситуациям и по снабжению (о том, кем были последние три, он узнал лишь впоследствии).
Собственно отчет его касался контакта со мной, контакта с моим окружением, а также чрезмерных (с точки зрения главы ангелов-снабжателей) финансовых запросов и чрезмерного же увлечения земным образом жизни. С моей точки зрения, отвечая на вопросы комиссии, он слишком уж приукрасил мою роль во всей той истории. Он рассказал им, что я совершенно спокойно приняла его появление (слава Богу, что он не умеет читать мои мысли!). Что я с удовольствием согласилась на его участие в моей жизни (можно подумать, он меня спрашивал!). Что я создала ему абсолютно правдоподобную биографию (ну, здесь, пожалуй…. да и ту не всю!). Что я чрезвычайно естественным образом ввела его в человеческое общество (да он сам себя туда ввел — мне только представить его пришлось!)…
Мы добрались до конца парка, и наступил мой черед рассказывать.
Мой рассказ оказался существенно короче — я уложилась в один проход по парку. Да и о чем, собственно, рассказывать было? Сначала я решила ограничиться одними фактами. Я честно поведала ему о той войне, которую устроила поначалу его заместителю. Как я не давала ему сесть в доме; как я мешала ему протискиваться за мной в двери; как я бродила в обеденный перерыв по улицам, чтобы и его заставить топтаться за мной. Он качал головой и посмеивался. Затем я рассказала ему о добропорядочной части этих шести дней, когда я принялась творить добрые дела, чтобы показать, как хорошо он повлиял на меня, и добавить ему шансов на возвращение. Он засунул руки в карманы и уставился на меня, рискуя споткнуться на каждом шагу. И наконец, я вспомнила о двух последних днях, когда вдруг поняла, что больше так и не увижу его до самого конца жизни, и задалась великой целью не забыть ни секунды из нашего недолгого знакомства…
Он вдруг резко остановился и самым бесцеремонным образом сгреб меня в охапку, уткнувшись лицом мне в волосы.
— Татьяна…. - пробормотал он.
Я бы с удовольствием выслушала все, что он хотел сказать мне по этому поводу, если бы мне не грозила — в очередной раз! — безвременная кончина от удушья. И в очередной раз я поняла, как удается тому, кого душат, с такой изворотливостью брыкаться и извиваться.
— Ну что такое, в самом деле? — возмутился он, разводя руки в стороны.
Я ничего не ответила, старательно дыша. Я только выставила вперед ладонь, давая ему знак помолчать немного и позволить мне набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы высказать ему все, что я думаю о неспортивных методах смены темы разговора.
Похоже, из всей тысячелетней человеческой мудрости лучше всего ангелы (по крайней мере, их отдельные представители) усвоили поговорку: «Молчание — знак согласия». Не случайно он просто развел руки. Не успела я, как следует, отдышаться, как он обхватил ими мою голову… Нет, вы видели такое? Сначала придушить меня, чтобы пискнуть не могла, а потом воспринимать временное онемение как поощрение! Я ведь могу и нарочно бодаться начать…
— Татьяна, выходи за меня замуж, а? — вдруг сказал он, зафиксировав мне голову руками, а глазами — тем своим взглядом-крючком.
Нет-нет-нет! Он же мне еще и половины не рассказал! Я же еще понятия не имею, что нас ждет в самом ближайшем будущем! Я не знаю… Я не могу вести такие разговоры в общественном месте, среди толпы народа!
Я отчаянно заморгала и тут же спохватилась, вспомнив, что таким образом парализованные выражают свой отрицательный ответ. — Подожди, — пискнула я (О, хоть какие-то звуки уже издаются!).
Он резко опустил руки и даже отступил от меня на шаг. Черт! Я вдруг вспомнила, как он сказал мне то же самое слово, когда я бросилась ему, только что вернувшемуся, на шею, и какую боль оно мне причинило.
— Не в этом смысле подожди — в прямом смысле подожди, — невнятно забормотала я (отчетливые звуки у меня все еще не выговаривались). — Я не могу об этом… вот так, на людях…
— Тогда пошли домой, — предложил он, прищурившись.
Мне показалось, что я поняла. — Ты не хочешь мне больше ничего рассказывать? — все также негромко спросила я.
Рассказывать? Что еще рассказывать? — К прищуренным глазам добавились плотно сжатые губы.
— Да не злись ты! Мы ведь действительно договорились, что сегодня выясним все, что с нами случилось за эту неделю! — О, голос, похоже, полностью вернулся! — Ну, нельзя же все в одну кучу валить, да еще и то… о чем ты заговорил. — Мне показалось, что он немного оттаял. — Давай с этим закончим, потом в магазин сходим, а потом, дома, в спокойной обстановке…
— Хорошо, дома, — ответил он совсем другим тоном. Ага, нужно запомнить: слово «дома» действует на него умиротворяюще.
— Пошли назад, — сказала я, оглянувшись и впервые заметив, что мы стоим у входа в парк. — Сейчас твоя очередь рассказывать.
Он больше не сопротивлялся. И рассказал мне, что его нестандартное решение проблемы со мной привело к тому, что контрольная комиссия предложила ему более широкое поле приложения способностей — в отряде быстрого реагирования (так ангелы называют между собой отдел внештатных ситуаций) или в отделе снабжения. Как он размышлял над этими предложениями, пытаясь выбрать то, которое дало бы ему возможность хоть изредка попадать на землю — и встречаться со мной…
Когда он дошел до этого места в рассказе, я не стала бороться с желанием взять его под руку и прижаться к ней всем телом. С эмоциональным захлестыванием он уже прекрасно справляется, а толпа народа вокруг… Да какое мне до них дело! Пусть смотрят и завидуют! Он высвободил руку, обнял меня за плечи, и моя рука совершенно естественным образом обвилась вокруг его талии. Хм, очень даже удобно идти, и голос его прямо над головой, и глаза можно немного вверх скосить, чтобы выражение его лица разглядеть.
Он тем временем продолжал рассказывать, что в конечном итоге решил отклонить оба предложения и прямо попросить разрешения остаться со мной в образе человека. Видно, где-то на этом этапе за него и замолвила словечко Анабель. Узнав, что они знакомы, контрольная комиссия обратилась к ней за рекомендациями. Одним словом, получил он это разрешение. А вместе с ним и все необходимые атрибуты земной жизни (кроме работы, с восторгом напомнило мне мое воображение, горя желанием взяться за новую великую задачу), и новые обязанности…
Опять конец парка! Да что же это такое, в самом деле? Прямо какая-то теория относительности в обычной жизни: мои вопросы парк укорачивают, его — удлиняют. Он уже с готовностью развернулся в обратном направлении — и я тоже, поскольку играла сейчас роль коляски мотоцикла. Мне, правда, нечего было больше рассказывать. Так я ему и сказала.
— Как это нечего? — возмутился он. — Ты же с Галей о чем-то говорила в мое отсутствие!
А, это… — В самом деле, эта информация может нам весьма пригодиться в обсуждении наших новых обязанностей. О которых он мне все еще толком не рассказал! Ну что же, не в первый раз мне идти на уступки. Но разве что в двух словах…
Я рассказала ему Галину историю о том, что в нее словно два беса вселились. Один из них внушал ей злобные и завистливые мысли — в частности, в отношении меня, нашедшей ту большую любовь, которую Галя всю жизнь искала. Другой же криком кричал ей на ухо, что нужно прекратить ненавидеть весь белый свет и гнать всех черных кошек прочь в прямом и открытом разговоре. В Галиных отношениях со мной пока победил второй бес.