Мой ангел, похоже, и не собирался спорить. Вместо этого он вдруг встрепенулся, как будто его осенила блестящая мысль. Ой-ой-ой, не нравится мне это…
— А знаете, Сергей Иванович и Людмила Викторовна, хотелось бы мне как-то в гости вас к себе пригласить, — сказал он, глянув мимолетом на мать, но обращаясь, в основном, к отцу. — А то вот уже второй раз обедом меня угощаете, а я…
Что он делает? Нет, ну, что он делает?! Мы же говорили, мы же оба согласились, что его хоромы — как номер в гостинице! С первого же взгляда видно, что там никто не живет. По крайней мере, давно. Сказать, что он в последнее время у меня живет? Но мать-то точно знает, как давно мы познакомились! Ну, и как мне теперь из этого выпутываться?
Мать уже замерла в охотничьей стойке: глаза разгорелись, на губах — улыбка восторженная, грудью на стол навалилась — не терпится ей опять в разговор включиться. Ну, конечно, вот она — пресловутая разведка, на которую она меня подбивала! А тут — сама, своими глазами… Сейчас точно начнет спрашивать, когда встречаемся…
— Но только вы уж не обессудьте, — проникновенно продолжал тем временем мой ангел, — особого уюта в доме у меня нет. — Я с облегчением перевела дух. — Дома я бываю не так часто, как хотелось бы, в командировки выезжать приходится… Хотя, впрочем, сейчас, я надеюсь, многое изменится…
— Да-да, — воскликнула мать, пользуясь возможностью вновь вступить в разговор и одновременно показать свою осведомленность, — Танечка говорила нам, что прошлая командировка понадобилась Вам, чтобы разорвать контракт в… Я не помню, в какой город Вам поехать пришлось?
— На самом деле, у меня там был не один контракт, а три, — сообщил ей мой ангел, уходя от прямого ответа и одарив меня убийственным взглядом. — Я всегда стараюсь организовать свою работу максимально компактно; не ехать же в другой город ради одной консультации. — В меня полетел еще один значительный взгляд. — Но в целом, да, это — правда; на сегодняшний день я закрыл все выездные контракты.
— А что так? — спросила мать, затаив дыхание.
И не успела я ни понять, что сейчас произойдет, ни испугаться, как мой ангел торжественно объявил: — Дело в том, что мы с Татьяной решили пожениться.
У меня возникло ощущение, что со времени моего прошлого приезда — именно в том месте, где стоит мой стул — родители построили дополнительный вход в подвал, искусно скрытый абсолютно незаметным люком. Но построили недостаточно качественно — сейчас этот люк под нашим со стулом весом провалился, и мы полетели вниз. Вцепившись руками в последнюю оставшуюся подо мной опору, я зажмурилась. Друзьям моим он хоть намекал, а здесь же… Именно здесь… И, как всегда, не предупредив меня ни единым словом… Ну, сейчас начнется…
— Тань, а ну-ка пойдем, поможешь мне посуду помыть, — донесся до меня голос матери.
Ужас. Еще хуже, чем я предполагала. Если мать уводит меня с поля боя, значит, сражение предстоит — слабонервным просьба удалиться. И исход его, похоже, им уже ясен — вот меня и устраняют, чтобы я под горячую руку не попала. Отцу, разумеется. Меня потом в столовую допустят — сгрести останки и увезти их с собой, как наглядное напоминание о том, что происходит с нежелательными претендентами на единственную дочь моих родителей.
Но они, правда, моего ангела тоже не знают. А если он начнет сопротивляться? А если он начнет сопротивляться громами и молниями, которые он мне уже столько раз демонстрировал? Так, не помочь матери я не могу — значит, первым делом вилки и ножи со стола собрать…
Оказавшись на кухне, я забегала из угла в угол, хватаясь то за кран с водой, то за полотенце и прислушиваясь к звукам, доносящимся из столовой. Вернее, не доносящимся из столовой. Начали они уже или пока еще только разминаются?
— Мам, — забормотала я просительно, — давай вернемся, а? Что это за тайны, в самом деле? Это, в конце концов, не честно! Этот разговор меня тоже касается — вот давайте все вместе посидим, поговорим…
Мать раскладывала остатки обеда по всевозможным пластиковым коробочкам и прятала их в холодильник, поглядывая на меня с явным интересом.
— А что это ты, Татьяна, занервничала? — спросила она насмешливо. — Боишься, что потреплет отец твое сокровище?
— Ничего я не… — вспылила я, и тут же остыла. Не время сейчас — пока я здесь бесстрашие демонстрировать буду, они там друг друга поубивают. — Ну, допустим — боюсь!
Мать удовлетворенно кивнула. — Вот и хорошо, что боишься. Вон за посуду берись — и бойся себе на здоровье. Одно другому не мешает.
— Мама, ну, зачем это делать? — Я неохотно подошла к мойке, но тарелки решила пока не трогать. Сейчас точно что-то разобью. — Мы ведь по-хорошему приехали, зачем встречу в скандал превращать? Вы ведь Анатолия совсем не знаете…
— Вот и дай нам возможность его узнать, — спокойно возразила она.
— Нам? — ухватилась я за обнадеживающее слово. — Ну, вот и я говорю… Пошли к ним, ты ведь тоже, наверное, хочешь послушать, о чем они говорят…
— Ну, зачем же? — деланно удивилась она. — Твой отец мне все потом расскажет. Я ему вполне доверяю. А вот ты своему Анатолию — похоже, не очень.
— Ничего подобного! — опять вспыхнула я. — Ему-то я полностью доверяю, но, в отличие от вас, я его характер знаю…
— А что, у него и зубы имеются? — фыркнула мать. — А то мне сегодня уж показалось, что он — такой весь… сглаженный, что хоть к ране прикладывай.
— Мама, у него есть зубы, — радостно закивала я, надеясь зайти с другой стороны. — Очень большие. И он не терпит, когда им командуют. Мне он вообще слова не дает сказать. Зачем отцу лишняя нервотрепка?
— А вот за отца ты не бойся. — Она глянула на меня с прищуром. — Твоего отца сломать еще никому не удалось.
— Мама, да ведь они сейчас поругаются! — воскликнула я в отчаянии.
— Ну, и пусть поругаются, — небрежно отмахнулась она. — Мужчинам нужно время от времени ругаться — они так пар выпускают и точки соприкосновения находят, чтобы было потом о чем спокойно разговаривать.
Так, судя по ее манере поведения, за отца она не волнуется. Может, мне тоже перестать нервничать? В конце концов, у моего ангела есть даже преимущество — он отца уже три года знает. Должно же у него ума хватить найти правильный тон! А если не хватит? Мне, что, потом с белым флагом между ними метаться, уговаривая, что каждый из них совсем не то хотел сказать, и они просто друг друга не поняли?
— А с тобой, надо понимать, он тоже ругается, если ты уже знаешь, что у него большие зубы есть, — спросила вдруг мать.
— Ругается, — неохотно призналась я.
— А ты, небось, огрызаешься? — Вопроса в ее вопросе было мало.
— Да ничего я не огрызаюсь! — огрызнулась я. — И что мне прикажешь делать, если он к моему мнению не желает прислушиваться?
— Ох, Татьяна, и когда ты уже научишься свое мнение к месту высказывать, — вздохнула она, не глядя на меня.
Я вдруг почувствовала, что сейчас можно задать ей несколько вопросов, которые уже много лет не давали мне покоя. Не исключено, что сегодня не только моему ангелу, но и мне удастся по-настоящему познакомиться с моими родителями.
— Мам, — начала я, осторожно опуская очередную тарелку в мойку и поворачиваясь к ней, — а как тебе удалось ни разу в жизни с отцом не поругаться? Он же тобой постоянно командует! Как ты это терпишь?
Она рассмеялась. — Ни разу в жизни? Да мы с ним только то и делаем, что ругаемся!
— Что-то я такого не припомню, — недоверчиво протянула я.
— Да вот не хватало нам еще при тебе разногласия выяснять! — проворчала она. — Я, Татьяна, с твоим отцом наедине спорю и наедине же ему свое мнение высказываю и свою правоту доказываю. И поверь мне, тогда он ко мне прислушивается. Потому что знает, что в присутствии других я ни перечить ему не стану, ни решения его — наши общие, между прочим — оспаривать.
— Ну, мы тоже наедине ругаемся, — буркнула я.