Казалось, это - если и не галлюцинация, то фантазия. Впрочем, вместе с Мандельштамом нечто подобное переживали многие.
Наличие свидетелей есть доказательство чуда. Немало ленинградцев двадцатых годов могли бы подтвердить, что наблюдали явление ангела.
Конечно, это был уже знакомый нам ангел, летящий на велосипеде.
Горожане вяло поглядывали в окно трамвая, словно перелистывали страницы читанной-перечитанной книги, как вдруг их настигало нечто необычное.
В отдалении проплывал нежный вихрь. Он двигался настолько быстро, что они едва успевали различить контур лица, рыжие волосы, открытый лоб.
Странные люди эти петербуржцы-ленинградцы! В минуту волнения они не возопят нечто невообразимое, а начнут читать любимые стихи.
Не все пассажиры что-то нашептывают себе под нос, но среди самых вежливых и плохо одетых такие встречаются обязательно.
И мандельштамовский персонаж Парнок, и поэт Пяст, и обитатели квартиры 34 принадлежат этому сообществу.
Каков репертуар этих бормотаний? Конечно, без Мандельштама тут не обошлось. Тем более, что он сам описывал нечто подобное. Вот хотя бы «Ангел в светлой паутине…» или «Из табора улицы темной…»
Удивительно, когда человек, едущий рядом, читает стихи. Впрочем, к подобным вещам мы успели привыкнуть. А событие, произошедшее под самый конец 1939 года, с полным основанием может быть названо странным.
Именно тогда прах и надгробие Бозио перенесли в Некрополь мастеров искусств в Александро-Невской лавре.
Узнай об этом Мандельштам, он бы остался доволен. Когда еще воплощение метафоры становилось делом чуть ли не государственной важности?
Как когда-то Лютик, Бозио оставляла «жаркую могилу». Теперь ее окружали не чиновники и торговцы, а литераторы и артисты. Наконец-то она попала к своим.
В Александро-Невской лавре итальянская актриса - всеобщая любимица. Любой экскурсовод с удовольствием расскажет печальную повесть ее жизни, завершившейся под чужим небом.
Правда, о Лютике экскурсоводы не догадываются. Слишком глубоко запрятана эта тема среди мандельштамовских ассоциаций.
Возможно, впрочем, дело в другом.
Очень уж изменился за последние годы наш город!
Все реже теперь можно увидеть прохожего, бормочущего стихи.
Да и бывших египтян уже не встретишь, а ведь еще недавно именно они определяли уровень петербургской интеллигенции.
Куда-то все подевались: то ли перевелись совсем, то ли окончательно слились с остальными жителями.
Существует такой эффект очереди: когда люди объединяются для какой-нибудь надобности, они становятся неотличимы друг от друга.
А ведь так, бывает, хочется маломальского события!
Ну хоть бы ангел, летящий на велосипеде, промелькнул и растворился вдали…
Для того, чтобы осуществиться, все в жизни проходит «путем зерна».
Не только люди, но и мысли должны миновать несколько воплощений.
Слова и образы могут существовать начерно, томиться в книге какого-нибудь М.К. или Фитингофа-Шеля, а потом найти себя в прозе поэта.
Отнюдь не всегда Мандельштам думал так. Но сейчас ему хотелось ничего не упустить, всему воздать должное, не обойти и самого скучного этапа накопления частностей.
Помните его восторженные слова, обращенные к цитате?
«Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна».
Вместо «цитата» Осип Эмильевич мог сказать - «перпетуум-мобиле», «круговорот в природе», «энергия постоянного обновления».
Его эксперимент свидетельствовал, что вещество поэзии отнюдь не чистое. Тут обязательно присутствуют разного рода примеси. В данном случае без них тоже не обошлось.
И статья Модзалевского, и Холерное кладбище, и надгробие Бозио, и третий сон Веры Павловны - это далекие и близкие источники его образов.
Правда, существуют явления, которые так просто не объяснишь.
Это когда поэт не знает, но чутко улавливает, а потом оказывается, что все обстояло именно так.
Особенно трудно воспринимают такие вещи разные там Шилкины!
Ну как им втолковать, что поэзия связана с даром пророчеств.
Вы, конечно, не забыли о последней Лютиковой «ночи любви»?
Смерть Бозио тоже начиналась с «песни любви».
«Она приподнялась и пропела то, что нужно, писал Мандельштам, но не тем сладостным металлическим, гибким голосом, который сделал ей славу и который хвалили газеты, а грудным необработанным тембром пятнадцатилетней девочки-подростка с неправильной, неэкономной подачей звука, за которую ее так бранил профессор Каттанео».
Кажется, в последнюю минуту прошлое и настоящее актрисы освещала какая-то вспышка.
Так и Лютику открывалось единство ее судьбы.
Она ясно чувствовала, что прожила жизнь короткую, как строчка о Бозио, и ей осталось умереть.
«Прощай, Травиата, Розина, Церлина…»
Глава шестая. Заместитель Мандельштама
Вопрос стоял примерно так.
Можно ли переиграть судьбу, но при этом остаться в поле зрения бывшего поклонника?
Лютику это удалось с легкостью: когда ее роман с Осипом завершился, на ее пути возник Евгений Мандельштам.
Впоследствии, комментируя эту ситуацию, Надежда Яковлевна писала:
«Ольге все же удалось съездить на юг, но не с Мандельштамом, а с его братом… Видно, женщины уже тогда упали в цене, если такая красотка не сразу нашла заместителя».
А в разговоре с сыном Лютика, Арсением Арсеньевичем, она рассказывала так:
- Лютик была какая-то беззащитная принцесса из волшебной сказки, потерявшаяся в этом мире… Она поехала с Евгением Эмильевичем на Кавказ, но сначала предполагалось, что поедет Осип. Перед отъездом у нас состоялось долгое, мучительное объяснение, и в конце концов Осип объявил, что он останется со мной, а Лютик уехала с Евгением.
Если бы Лютику пришлось отвечать на эти обвинения, то она бы просто пожала плечами.
Ну ничего общего нет у этих двух ее знакомых, кроме фамилии и отчества!
И она сама с каждым из них становилась другой. С первым - у нее был роман, то есть нечто необязательное, способное завершиться и так и этак, а со вторым что-то вроде попытки семейной жизни.
У Евгения Эмильевича внешность - не поэта и не музыканта, а скорее сотрудника солидного учреждения. Люди подобного склада в самой неопределенной сфере деятельности займут прочное место.
Как ни странно, этот уж очень практический человек некогда принадлежал славному сообществу тенишевцев. Как это писал его брат? «А все-таки в Тенишевском были хорошие мальчики. из того же мяса, из той же кости, что дети на портретах Серова».
Дети с портретов великого живописца - своего рода маленькое племя. У них деликатная улыбка и нежный румянец. Иногда и взрослые у Серова улыбаются так следовательно, эти люди остались детьми.
Оказывается, можно перетаптываться у доски, пользоваться шпаргалкой, отвечать невпопад, и в то же время слыть настоящим автором. Почти все ученики Тенишевского писали стихи или прозу. Заразное это заболевание не миновало буквально никого.
Евгений Мандельштам и его одноклассник Владимир Набоков участвовали в издании классного журнала «Юная мысль». Совсем еще юноши, - точь-в-точь серовские мальчики, - а уже заседали в редколлегии, осуществляли литературную политику. Естественно, сочиняли сами: Набоков - стихи, Мандельштам - заметки и очерки.